НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ :: IMHOclub - Территория особых мнений

ЛИТВА. ПРАВОЗАЩИТА

05.03.2023

Альгирдас Палецкий

Писатель, журналист

НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ

Глава 15

Участники дискуссии:

0

0
Последняя реплика:

начало

Часть Iя. Предисловине

Часть II КОНТРАСТЫ 528-го ДНЯ

Продолжаем публикацию выдержек из книги Альгирдаса Палецкиса. "НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ" Глава 15

А в это время по стране все смелее шагал коронавирус, захлопывая все больше дверей и государственных границ. Если бы я и хотел, как постоянно твердила прокуратура, сбежать за границу, то вряд ли смог бы пересечь усиленно охраняемую границу Литвы. Пандемия также означала, что все судебные процессы будут длиться дольше обыкновенного. Во всем мире подозреваемые должны были бы все это время ожидать судов в тюрьмах, несмотря на то, что они — только подозреваемые и действует презумпция невиновности. Поэтому международные правозащитные организации призывали государства выпустить из мест заключения как можно больше людей.

6 апреля 2020 года коллегия Верховного суда Литвы решала вопрос о моем дальнейшем аресте либо освобождении. Видимо, кроме всего прочего она успела вникнуть в детали представленного ей дела и учла мой затянувшийся на 17 месяцев арест еще до судебного разбирательства.

Коллегия приняла решение освободить меня под домашний арест под солидный денежный залог, прикрепив к ноге электронный браслет и изъяв личные документы.

***

День освобождения из тюрьмы и его контрасты, которые могут много рассказать о самом деле, я описал в предисловии к этой книге. А судебное разбирательство самого дела началось 8 июня 2020 года в Шяуляйском окружном суде. ДГБ, прокуратура и Д. Бертаускас, словно сговорившись, письменно и на словах просили суд, чтобы он проходил в закрытом режиме. Мы же с адвокатами просили открытых заседаний.

ДГБ не представил суду конкретные аргументы, он только прислал суду письмо с одним предложением в довольно приказном тоне: «Дело следует разбирать на закрытых заседаниях». Прокуратура пыталась утверждать, что открытые заседания раскроют такую информацию, которая может нанести вред другим досудебным расследованиям. И в то же время признавала, что в деле «о шпионаже» нет никаких государственных секретов...

А Д. Бертаускас говорил, что в случае проведения открытых заседаний его личной безопасности грозила бы какая-то большая угроза. Суд принял постановление проводить открытые заседания, за исключением той части, когда будут заслушиваться обвиняемые, чтобы «не нанести вред другим проводимым досудебным расследованиям».

26 января 2021 года наконец начались открытые заседания суда, но и в тот день тандем прокурора и Д. Бертаускаса просил (безуспешно) закрыть суд от людей.

А летом 2020-го перед началом самого первого заседания суда, я думал - что же прочитаю в глазах Д. Бертаускаса, когда встретятся наши взгляды?

Мы все уже собрались, а он опаздывал. Вдруг, не через главный вход в суд, а через служебный вынырнул похожий на Д. Бертаускаса мужчина в маске, спереди и по бокам сопровождаемый сотрудниками органов, также в масках и с пистолетами на поясе.

Да, это был Д. Бертаускас. Только на голову его была натянута не антивирусная, а огромная черная маска, скрывающая все лицо. Он и дальше играл спектакль, только теперь под названием «информатор». В соответствии с новым «Законом об охране информаторов» от ответственности за совершенные в учреждениях Литвы правонарушения иногда освобождаются те, кто их совершил, но вовремя сообщил о них службам.

Д. Бертаускас совершенно не подходил на эту роль, так как не было никакого фактического основания. Но у него уже давно были хорошие советчики. Они, вероятно, и посоветовали ему обратиться в прокуратуру о признании его «информатором», якобы сообщившим ей какую-то важную информацию. Прокуратура эту просьбу Д. Бертаускаса сразу отмела. Тогда он обратился в Административный суд. А в соответствии с упомянутым «Законом об охране информаторов», пока суд не принял окончательное решение, кандидату в информаторы полагается упомянутая охрана, то есть вооруженное сопровождение. Но возможно, что Д. Бертаускас особо охранялся во исполнении других, нам еще не известных, распоряжений ДГБ, думать так нам позволяет неестественно раздутый уровень секретности этого дела. Сидящие в первых рядах в масках вооруженные сотрудники создавали в зале заседания суда гнетущую атмосферу. Чувствовалось стремление создать впечатление, что Д. Бертаускас — некое особое лицо, хранитель важной информации, а само дело особенно сложное и секретное.

Потом из-за пандемии и карантина часть заседаний проводилась на удалении, через интернет. Каждый раз мой адвокат обращался к Д. Бертаускасу с вопросом, удовлетворил ли упомянутый Административный суд или отклонил его прошение о статусе информатора. И каждый раз Д. Бертаускас отвечал: «Суд еще решает». Шли месяцы, прошел год после его прошения, а суд, по его словам, «все еще решает»».

Создаваемое впечатление — и другая реальность, изначальная шумиха—и наступившая тишина...

Когда начались публичные судебные заседания, у меня тлела надежда, что журналисты, а благодаря им и общественность, увидят контраст между выдвинутыми грозными обвинениями и реальным содержанием дела.

Эти обвинения постоянно, полтора года тиражировала значительная часть СМИ — и печать, и телевидение, и радио, и интернет-порталы. Поэтому они звучали тысячи раз.

И после моего ареста, и каждый раз, когда проводились судебные заседания, крупные СМИ распространяли трафаретные, абстрактные утверждения: «А. Палецкис обвиняется в сборе информации, которой интересуется российская разведка», «В составе шпионской сети, членов которой правоохранители не раскрывают, он выполнял разведывательные задания, представляющие угрозу безопасности Литвы», «Следствие особо сложное, большого объема». В конце 2018 — начале 2019 года было широко распространено сообщение, что я, якобы совместно с сотрудником ФСБ России, планировал вмонтировать в здании президентуры подслушивающую аппаратуру... Изредка рядом с моей фамилией мелькала и фамилия Д. Бертаускаса, с подчеркиванием, что он признал свою «вину».

Поэтому я надеялся, что уже с началом открытых судебных заседаний крупные СМИ будут широко информировать и об их содержании. Скажем, о показаниях свидетелей. Ждал какой-то минимальной заинтересованности. Например, ни один из десяти опрошенных свидетелей не показал моих якобы преступных действий. Они свидетельствовали только, что знакомы со мной или что вообще меня не знают. Показания свидетелей выявили абсурдность дела. Обвинения в мой адрес и дальше обосновывались лишь на оговорах одного уязвимого человека (Д. Бертаускаса).

Но. только два крупных портала СМИ выразили более оживленную заинтересованность открытыми судебными заседаниями и их содержанием. Почему? Почему вначале (только на основании версии прокуратуры) создается картина почти «преступления века» и «страшного преступника», а когда появляется возможность на открытом судебном заседании услышать факты, понять всю суть дела, тогда почти никто из журналистов на заседания не приходит.

Все-таки почему Д. Бертаускас «признался»?

Итак, прокуратура за два с половиной года так и не ответила на вопрос: какую информацию я или Д. Бертаускас «собрали» для иностранной разведки? Какие конкретно данные?

Вместе с адвокатом мы таких данных в обвинительном акте, который представила прокуратура, не нашли. Нашли только формулировки, что мы с Д. Бертаускасом якобы «намеревались, планировали собирать». Между тем Уголовный кодекс очень точен: ты шпион, если собирал информацию (для разведки). Таким образом, для общественности была озвучена только гипотеза, которая была основана только на «признании» Д. Бертаускаса. Но почему Д. Бертаускас, который не собирал никакую информацию, «признался»?

Потому что в этом была заинтересована прокуратура. Если бы Д. Бертаускас «не признался», что мы «шпионили», то у прокуратуры исчезла бы единственная «улика» против меня. (Против основной своей цели в этом деле).

Напомню: вначале против Д. Бертаускаса возбудили дело за скачивание детских порнографических снимков. За это ему грозило заключение, уже не говоря об ущербе для репутации, возможном распаде семьи (в семье были маленькие дети). Д. Бертаускас, видимо, смекнул, что службам в первую очередь был интересен я, политик. Ему оставалось как-нибудь меня оговорить. Тогда — на это, видимо, рассчитывал Д. Бертаускас — ему простят детские порнографические снимки.

Во время разведывательных допросов разведчики, задавая Д. Бертаускасу подсказывающие ответ вопросы, исподтишка устраивали западню. Незаметно, почти невидимо, они навязывали ему... версию о шпионаже. Д. Бертаускас, возможно, и чувствовал, что это западня, но, видимо, думал, что эта западня только для меня.

Поэтому следователям он все время поддакивал. Отвечал так, как они хотели. Как я упоминал, это очевидно из стенограммы разведывательного допроса. Д. Бертаускас решился стать сотрудником секретных служб. Проникшись этой ролью, он одобрял все предположения следователей обо мне.

Но Д. Бертаускаса, как говорится, кинули. Только лишь на основании его показаний обвинили в «шпионаже» не только меня, но и его самого. Листаю материалы открытого дела. Читаю, о чем говорил Д. Бертаускас сразу после его ареста. Он, естественно, в шоке. Ведь он думал, что он уже секретный сотрудник служб. Какая несправедливость — «отпустите меня, я же вам отработал.»

Прокуратура полгода Д. Бертаускаса держала в тюрьме, чтобы он «признался», что «мы «шпионили».

И он, надломившись, «признался».

СОГЛАСИЛСЯ БЫ ОТСИДЕТЬ ЕЩЕ ДЕСЯТКУ — НО С УСЛОВИЕМ

19 мая 2021 года в ходе судебного заседания прокурор В. Видугирене выступила с завершающей речью. Она повторила трафаретные и абстрактные обвинения: получив задание от неустановленного разведчика, я намеревался собирать информацию и еще поручил ее собирать неустановленному лицу. Мало того, с этим неустановленным разведчиком я действовал в организованной преступной группе. Оказывается, бывает и такое. Обещанную сеть шпионов не нашли, тогда решили «установить» хотя бы группу.

Лейтмотив речи прокурора — как я посмел углубляться в тему 13 января! Этим возмущением дышал каждый параграф речи прокурора, продолжавшейся аж два с половиной часа. Невооруженным глазом было видно, что она не имела ни малейшего понятия о том, что такое шпионаж, и вела себя словно механически заведенный исполнитель.

Создается впечатление, что она даже не читала ни моих показаний, ни показаний Д. Бертаускаса, если заявила, что его показания были последовательны, а мои все время менялись. На самом деле все было наоборот. С первой до последней секунды «следствия» я категорически отрицал все обвинения как абсурдные. А Д. Бертаускас между тем сначала категорически отрицал шпионаж, потом вдруг «признался». Потом опять отрицал, потом вновь «признавался». Прокурору это показалось очень последовательным. Это так теперь некоторые прокуроры воспринимают последовательность.

Прокурор, перечислив все мои настоящие и прошлые ереси, попросила суд назначить мне наказание в виде лишения свободы на 9 лет. Я угадал, что она запросит именно столько, так как видел ее предвзятость и чувствовал, что этот человек-машина поступит согласно букве закона: запросит средний срок, предусмотренный в статье за шпионаж (9 лет — это середина между 3 и 15 годами, минимумом и максимумом). Интересно, в ранее рассмотренных делах о шпионаже прокуратура в Литве никогда не требовала 9 лет — просила на несколько лет меньший срок наказания.

Прокуратуру можно понять. Только засадив меня в тюрьму, да еще на долгие годы, она смогла бы «оправдать» уже проведенные там мною полтора года. Так концы оказались бы спущены в воду. Смотрите, А. Палецкис посажен на такой длительный срок, значит, он виноват.

Ну, а Д. Бертаускаса за особые заслуги перед «следствием» прокурор попросила «полностью оправдать». Что и требовалось доказать.

Я бы согласился посидеть еще десяток лет, но с условием. А именно если прокурор наконец предъявила бы не абстрактные, а конкретные улики. Что же я такого нашпионил? В этом отношении заключительная речь прокурора меня разочаровала.

ПРИГОВОР НАПИСАЛА НЕ СУДЬЯ, А ПРОКУРОР...

Запомнилась завершающая часть Шяуляйского судебного процесса, а именно торопливость судьи. 22 июня с завершающими речами выступили оба моих адвоката. Каждый из них говорил почти по два часа. Речь каждого из них — почти на 40 страниц текста. В них кропотливый анализ дела, масса аргументов, также и контраргументы на утверждения прокурора.

А что же делает судья? Она сразу после судебного заседания суда 22 июня уходит в отпуск. И возвращается только 19 июля, а уже 27 июля объявляет свой приговор!

Возникает вопрос: когда же судья вникала в аргументы, анализ, который сделали адвокаты? За ту неделю после своего отпуска — между 19 и 27 июля? Это слишком короткий отрезок времени. И когда же она успела написать свой приговор? Он аж на 202 страницах. Ведь, написав его, необходимо еще несколько раз все проверить, обдумать. Напрашивается единственный вывод: судья Н. Матузявичене свой приговор написала значительно раньше, чем мои адвокаты выступили с завершающими речами перед глухим судом.

Но вернемся к самому приговору. 27 июля в зал суда наконец-то сбежались все крупные СМИ. Те самые, которые проигнорировали все открытые судебные заседания, которых не интересовал ход процесса, которые замалчивали педофилию Д. Бертаускаса и только воспроизводили обвинения прокуратуры. Но в тот день, как по команде, все столпились в крошечном судебном зале и вели прямую трансляцию судебного заседания. Отрадно, что появилась небольшая группа представителей несистемной журналистики и не позволила создать однобокую картинку для зрителей.

Представитель суда по связям с прессой почему-то выгоняет из зала моих многочисленных сподвижников. Якобы нельзя, в зале слишком многолюдно. Перед самым началом заседания раскрываются двери и несколько рослых парней в масках вводят в зал Д. Бертаускаса. Лицо его полностью скрывает маска. Опять тот же самый спектакль с охраной безопасности «золотого свидетеля».

В зал чинно входит судья. Читает приговор. Я уже настроил себя на худший вариант, когда почувствовал вдруг, что эта судья не выдержит давления системы. На самом деле уже во втором предложении она утверждает: «Суд установил, что, выполняя задание неустановленного российского разведчика, обвиняемые...» Все ясно. Засмеялся и громко, чтобы слышали окружающие, повторил произнесенное судьей слово: «Неустановленного...» Она поднимает глаза от текста и говорит: «Я это слово сказала первый и последний раз». Хорошо, госпожа, но и этого одного раза достаточно. Его достаточно, чтобы мы, граждане, установили, что вы, люди системы, ничего в этом «деле» не установили.

Читаемый судьей приговор вызывает противоречивое чувство. Смесь досады и стыда за такую судью. Она слово в слово повторяет все утверждения прокурора. Даже не слово в слово, а буквально. Судья сделала copy paste заключительной речи прокурора в свой приговор. Ни малейшей самостоятельности. И в помине нет самоуважения. Потому и досадно, что подобные люди надевают мантию судьи.

Прочитав «литанию», судья отлаженным, приподнятым голосом объявляет: «Суд назначает Альгирдасу Палецкису наказание в виде лишения свободы на шесть лет». Закрывает скоросшиватель, поворачивается на каблуках и уходит. Журналисты, сканировав мою реакцию (она высказана небрежно, с отвращением к такой атмосфере), окружают прокурора В. Видугирене. Слушаю ее. Терпение иссякает. Пробираюсь мимо крупного журналиста литовского радио и телевидения и прямо в камеру спрашиваю прокурора: «Почему покрываете педофила?»

Прокурор подбирает слова. «Я спрашиваю: почему покрываете педофила и его дело?» Прокурор растерянно моргает. «Прошу ответить людям». «Я… я вам не буду отвечать», — воспрянув духом, прокурор хватает шикарный плащ, блестящую кожаную сумку и исчезает — только сверкнули пятки. Провожаю ее вмиг стрельнувшей в голову формулой, озвучиваю ее громко, дважды, беглянке вслед и к вниманию литовского радио и телевидения: «Прокурор — не Всевышний». К сожалению, такую очевидную истину части общества, убаюканной литовским радио и телевидением, приходится вбивать, как гвоздь.

В тот и следующий дни друзья и знакомые интересовались сочувствующими и осторожными голосами: как держусь, как самочувствие? Ко всему был готов. Ожидал и более сурового наказания, так как достаточно насмотрелся на жестоких людей в органах. Ответ им только один — хладнокровная борьба.

Приговор судьи не вступил в силу, так как я направил апелляцию. Апелляционный суд ее будет рассматривать столько времени, сколько сочтет нужным. Его решение сразу вступит в силу