---

Байки шипчадлера. Начало

---

Судно с итальянской командой — это просто «Санремо» какое-то.

Я обожаю итальянский язык и порывался его освоить неоднократно, но так порывами это всё и закончилось. По моим ощущениям, они не разговаривают, а поют, а учитывая мою давнюю и искреннюю любовь к итальянской эстраде, нахождение на судне мне доставляло колоссальное удовольствие.

Они темпераментные, потрясающий язык жестов и мимика только дополняли красок в палитру моих впечатлений. Может, я выдаю желаемое за действительное, но они всегда весёлые, с первого аккорда, уже после слова «бонджорно» сразу поднимается настроение.

Исключительно доброжелательные люди — и встречают тебя как дорогого гостя. Это, безусловно, настраивает на хороший лад, и работа спорится, и мелкие недочёты не замечаются.

Естественно, при таком отношении хочется ответить взаимностью, и у меня был проверенный и надёжный способ это делать.

Нужно было просто дать понять, что я знаю, кто такие Адриано Челентано, Пупо, Рикардо Фольи, Альбано и Ромина Пауэр, Тото Кутуньо, и напеть любую из мелодий, как она тут же подхватывалась всеми — и дальше была просто всеобщая эйфория.

Из уважаемого гостя я моментально превращался в брата, и панибратство не заставляло себя долго ждать.

Чтобы «добить» их окончательно, нужно было восхититься уникальным, единственным и неповторимым голосом Робертино и погоревать, что ныне он рядовой тенор, один из многих.

Работает схема безотказно на любом итальянском судне.

Ну и чтобы уйти с парохода не только в хорошем настроении, но и сытым, нужно обязательно упомянуть о фантастической итальянской кухне, колоритных поварах, о безразмерных пиццах, равиоли, ризотто — и не забыть похвалить итальянское вино. Обед до отвала обеспечен.


История как раз пойдёт именно об этом.

Как я уже рассказывал, я работал с греками на судне под Питером в течение месяца, а греческая стряпня мне не очень, да и повар попался не самый удачный...

Видимо, чтобы сильно не перетруждаться, он готовил каждый день одно и то же — рис с куриными ножками в какой-то мутной подливе. Можете себе представить, как это наскучило за месяц.

Так как на судне работало человек двадцать россиян, они периодически ездили на берег за продуктами, но в итоге приезжали только с алкоголем. Ну, тут удивляться было нечему.

Я попросил российского коллегу купить пару банок кетчупа и майонеза, чтоб хоть как-то повеселить вкусовые рецепторы. Так как у меня были с собой только доллары и только сотни, ничего не оставалось, как выдать ему купюру и напомнить, чтобы привёз сдачу.

Михаил, а именно так его звали, был человеком молодым и не шибко ответственным, посему он вернулся на судно ближе к вечеру в состоянии чрезмерной проспиртованности, с двумя банками майонеза и кетчупа и без сдачи.

Разговаривать с ним в тот момент было делом непродуктивным, и я оставил нравоучительный диалог на похмельное утро.

Изволил проснуться Михаил к обеду. Изрядная помятость, бумажная бледность и широкоамплитудные вибрации тела указывали на то, что у него жутчайшее похмелье.

Но я очередной раз убедился, что русские люди особенные, потому что сквозь всю эту неприглядность просочилась белозубая улыбка, и он без зазрения совести, в подробностях рассказал о том, с каким размахом он тратил мои деньги.

Видя полную впечатлений искреннюю радость в его красных глазах, я понял, что вести беседу о возвращении денег нет никакого смысла.

Хоть кетчуп с майонезом и обошлись мне в сто долларов, тем не менее еда приобрела какие-то новые вкусовые нотки — и это уже радовало.

Жаль, что радовала очень недолго. Один из россиян вежливо попросил меня плеснуть и ему капельку — а россиян, напомню, было человек двадцать.

Если до обеда я купил соусы за сто долларов, то уже в процессе поглощения пищи я понял, что за эту цену я купил несколько граммов майонеза, а кетчупа мне так и не досталось.

 

Тот самый Миша, который купил мне майонез с кетчупом за сто долларов, и я — который за это заплатил.
 

Так вот, к греческому судну периодически подходили танкера из Европы, чтобы забрать часть груза и освободить ёмкости для приёма новых партий мазута из России.

И тут, к моей радости, к греческому борту пришвартовался пароход с итальянцами на борту.

Мозг в этот момент работал очень быстро и продуктивно.

Дело в том, что никаких причин и поводов подниматься на итальянский борт у меня не было, но их нужно было обязательно придумать.

Я выхватил нож и надрезал воздушный шланг от своего насоса. Шланг пришлось обрезать и до воздушного клапана на греческом судне, мне его не хватало, а вот до борта итальянцев было в самый раз, так как насос мой располагался прямо на стыке двух судов.

Я с деловым видом попросил позвать итальянского старпома на палубу, и когда тот вышел, обрисовал ему ситуацию.

Он любезно согласился предоставить мне воздушный клапан, и я сделал первый шаг на его судно.


Дальнейшее было делом техники. Присоединяя свой шланг к итальянскому клапану, я вполголоса стал напевать всем известную «Феличиту». Естественно, не услышать этого старпом не мог, и уже через пять минут я сидел у него в каюте, попивая кофеёк.

Так как схема, описанная выше, работала безупречно, уже через час я сидел за шикарным столом, просто ломившимся от всевозможных вкусностей.

Дабы не показаться дикарём, я подождал, пока все усядутся, со всеми познакомился, а желудочный сок уже бушевал в желудке по полной программе...

Капитан пожелал всем приятного аппетита, и тут уж стеснению и такту места не оказалось. Я пытался восполнить всю вкусовую гамму свежих продуктов, недостающую мне на «греке» в течение целого месяца.

Я ел всё — салаты, закуски, как холодные, так и горячие, мясо и спагетти, всё это обильно поливал разнообразными соусами — в общем, это был настоящий праздник жизни, и меня не пугало грехопадение, именуемое чревоугодием (тем более что я агностик и этот вопрос меня не волновал абсолютно).


Приём пищи для итальянцев — это ритуал, едят они много и долго, и в паузах о чём-то оживлённо беседуют, активно жестикулируя. Максимум, на что я был способен в этой ситуации — на жестикуляцию, но это смотрелось бы глупо, поэтому я продолжал есть.

Под конец капитан обратился ко мне по-английски и похвалил за отменный аппетит. Мне ничего не оставалось, как расхвалить повара, и это было воспринято как знак.

Капитан позвал повара в кают-компанию, и я рассыпался в комплиментах уже лично повару. Повар что-то сказал капитану и удалился на камбуз.

Глава застолья снова обратился ко мне и задал довольно странный вопрос: ел ли я когда-нибудь пиццу?

Естественно, я сказал, что ел, и неоднократно.

Ай-ай-ай, покачал головой капитан, если пиццу делал не итальянец, то вы ели блин с начинкой — и все за столом засмеялись.

Капитан попросил меня остаться в салоне, а остальным приказал вернуться к своим обязанностям. Где-то с полчаса мы с ним вели светские беседы о том о сём, как вдруг распахнулась дверь — и в салон вошёл повар, держа огромную пиццу на вытянутых руках.

Капитан гордо заулыбался и сказал, что только после того, как я съем это, я смогу смело говорить, что ел настоящую итальянскую пиццу!

Думаю, понятно, что когда я поднимался по трапу назад, к грекам и россиянам, держа в руках съедобное колесо, шансов съесть его у меня не было никаких.

Я принёс пиццу в столовую, и через несколько минут от неё не осталось и следа.