---

Что такое «цифровая экономика»? Вопрос кажется детским, но ответ него не так прост.
 

---

«Классическая» экономика связана в первую очередь с промышленностью, производством материальных благ, цифровая же подаётся как производство и продажа интеллектуальных товаров, определенных идей. Говорят, что цифровая экономика имеет то преимущество, что такие идеальные товары, появляясь как будто из воздуха, требуют минимальных затрат, предполагая максимальную прибыль.

Но как вообще может приносить прибыль производство «идеальных вещей», производство чего-либо, что не является вещью?


Начнем с основ: товар — это продукт, произведенный для обмена.

В товарном производстве прибыль собственника берётся из неоплаченного труда рабочих, создающих прибавочную стоимость. Допустим, мы можем рассматривать «интеллектуальные товары», например, программы как товары в приведенном выше понимании этого слова.
 

Рассмотрим тогда следующий пример: себестоимость одного молотка составляет 9 рублей, а одной программы — 3000 рублей. И молоток, и программа выступают, вообще говоря, как некоторые полезные вещи, можно сказать, средства производства — с помощью молотка можно забивать гвозди, с помощью программы — сверстать сайт, выполнить сложные вычисления или другую работу.

Вместе с тем, и то и другое выступает как товар, следовательно, должно производиться для обмена, причем многократно.

Очевидно, что для производства 1000 таких же молотков нам потребовалось бы 9 x 1000 рублей. А сколько затратить для производства 1000 программ? Ответ прост — те же 3000 рублей, что и на производство одной, первоначальной, программы, — ведь когда результат получен, копировать его можно неограниченно. Это связано с тем, что необходимо вкладываться в производство первой программы, все последующие копии ничего не стоят.

Отсюда видно, что при увеличении масштабов производства себестоимость молотка так же будет 9 рублей, тогда как себестоимость копии программы будет стремиться к нулю.
 

Точно такую же «странность» мы имеем в том случае, если рассмотрим программу как необходимый элемент производства более сложного материального товара, например, на запрограммированном станке или конвейере.

Ясно, что при увеличении количества станков и количества выпускаемой на них продукции доля труда работника, запрограммировавшего станок, неуклонно понижается, также стремясь к нулю.

Выходит, что та прибавочная стоимость, которую производит программист, а это и есть стоимость программы, также стремится к нулю, делая близкой к нулю и стоимость самой программы как товара. При этом создаваемая с ее помощью стоимость может быть, вообще говоря, бесконечно большой.

Наконец, что значит «обмен», если не взаимное отчуждение и присвоение? Но как может быть отчуждена даже сложновыраженная идея?

Положим, если идея достаточно сложна, то это в каком-то смысле возможно, путем уничтожения ее оригинального носителя, но ведь на практике этого не происходит. Программы присваиваются, не отчуждаясь. А следовательно, программа не является товаром даже в первоначальном определении. Это, пожалуй, позволяет хоть немного примириться с чудесными превращениями ее стоимости — величины, как мы видели, достаточно эфемерной.

Чем может определяться цена товара, или, говоря уже точнее, иррациональной товарной формы, имеющего эфемерную стоимость?

Очевидно — ожиданиями прибыли или других благ, которые связывает с использованием этого товара покупатель. Торговля товарами с эфемерной стоимостью есть спекуляция на ожиданиях рынка. Так что и цена здесь носит чисто спекулятивный, произвольный характер.

На разработку компьютерной игры может быть потрачено усилий много больше, чем на разработку офисного пакета, но цена первой будет меньше, чем цена второй. На разработку игр могут быть потрачены разные суммы, но цены определяются не ими, а ожиданиями игрового рынка, в конечном счете — ожиданиями удовольствия, которое думает получить от игры среднестатистический игрок.

Иначе, собственно, и быть не может, если бы цена товара с эфемерной стоимостью была бы какой-то функцией ее стоимости, то цены всех категорий таких товаров должны были бы иметь тенденцию к совпадению, стремясь к значению этой функции в нуле. На деле этого нет и в помине.


В 2017 году для решения своих экономических проблем, а возможно, и чьих-то финансовых аппетитов, белорусское правительство взяло на вооружение термин «цифровая экономика».

Катарсисом стал одноименный декрет №8, который в СМИ провозгласили уже «революционным». Хотя идея не нова, она уже бралась на вооружение, например, Индией, и даже была успешно проведена, но почему-то экономические показатели резко не взлетели.





Интересна и реакция СМИ: всплывают интересные моменты, связанные с декретом. Например, с рабочими местами — когда выгодно показать, что сфера IT прогрессивна, то в СМИ говорят об уменьшении количества рабочих мест и замены людей технологиями в будущем, когда же выгодно объяснить закон, уменьшающий налогообложение и ответственность IT-компаний, то говорят о создании пяти рабочих мест на одно место в IT.

Так что же происходит на самом деле?
 
Российский ученый и доктор экономических наук Руслан Дзарасов приводит факты из мировой статистики.
 

☞ На данный момент количество рабочих в мире перешагнуло порог в 3,150 миллиарда, что составляет больше половины от всего трудоспособного населения планеты, данный рост происходил по естественным причинам с самого момента зарождения капиталистических отношений. Что касается уменьшения рабочего класса в развитых странах, то оно происходит из-за переноса промышленных единиц в страны с меньшей оплатой труда, благодаря этому часть населения может быть вытеснена в сферу услуг.

☞ Что касается капиталовооруженности, количество капитала, приходящегося на одного рабочего, то за последние 30 лет она упала где-то на 50—60%. Это означает, что стоимость оборудования, инфраструктуры, расходных материалов и т.д. упала в отношении к единице рабочей силы. По замыслу же приверженцев роботизации картина должна быть обратная — с уменьшением количества рабочих и увеличением дорогостоящий роботизированных станков данный показатель должен был вырасти.
 

Подобная картина связана с тем, что роботизированные производства, в основном последнего этапа производства, подпирает огромное количество подрядчиков, в которых задействованы мужчины, женщины и дети — преимущественно работники ручного труда.

Ещё одним тезисом полезности такой «новой экономики» является достойная заработная плата работников. Так, г-н Матюшевский, выступая перед депутатами Народного собрания, заявил:
 

«Cвои высокие зарплаты программисты зарабатывают, причем зарабатывают своим интеллектом, зарабатывают в основном на Западе и в условиях жесткой конкуренции».
 

Не умаляя заслуг наших программистов, стоит отметить, что слова господина Матюшевского отдают некоторым национализмом: что же позволяет именно нашим быть лучшими в условиях жесткой конкуренции, неужели какая-то генетическая особенность именно белорусского народа, позволяющая им быть лучше других?

На это могут ответить, что это обусловлено хорошим образованием и школой программирования. Просмотрев образовательные рейтинги мира или стран Европы, можно заметить, что Беларусь находится явно не в лидерах по этому показателю, на деле это подтверждает многострадальная идущая на данный момент попытка реформирования школьного и высшего образования.

Также трудно предположить, что белорусы лучше тех, кто разрабатывает языки программирования, оборудование и программные технологии. Так в чём же такая особенность?
 

По открытым данным, средняя заработная плата в ПВТ составляет около 4 тысяч белорусских рублей, что равняется примерно 2 тысячам долларов в месяц. Средняя же заработная плата в странах Запада тех же самых специалистов составляет 8 тысяч долларов! Выходит, что заказчиком на самом деле выгодно сэкономить в 4 раза, получив при этом среднее качество по индустрии, поэтому разрыв в зарплатах рабочих на заводе и в IT — это не гениальность отдельных наций и специалистов, а противоречие между рабочими производств, обслуживающих внутренний и внешний рынок.
 

А обусловлена такая экономия западного заказчика — оплатой общественно-необходимого труда при подготовке и содержания специалиста определенной выучки.

Допустим, только для подготовки программиста, в среднем, сначала необходимо затратить 27 тысяч часов общественно-необходимого труда, в это входит труд учителя, хлебопекаря, швеи, водителя автобуса и т.д.

Затем, будучи вовлеченным в экономические отношения, ему необходимо оплачивать товары и услуги по их стоимости. Для конкурентоспособности программиста на мировом рынке оплата труда этой вспомогательной армии рабочих должна быть существенно ниже, чем в странах Запада, иначе он не сможет запросить меньшую цену.

Поэтому утверждение некоторых господ, что это пойдёт на пользу «обслуге» программистов, выглядит как нелепая шутка. В случае возрастания заработных плат рабочих программисту для поддержания своего уровня жизни также придётся поднимать свои требования, теряя при этом главный козырь — свою дешевизну.


Здесь самое время вернуться к декрету и рассмотреть несколько его важных пунктов:

1) Легализация бирж криптовалюты и всех валютных операций на них — такая деятельность бирж не признаётся банковской, что снимает фактически полную ответственность за совершаемые незаконные операции на этих биржах.

Зато такая ответственность ложится на национальные правоохранительные органы, фактически КГБ, т.к. подразумевается, что такие операции в основном будут проводить иностранные физические и юридические лица.

Следить за такими неподотчетными операциями невозможно, а ответственность, если такие случаи произойдут и будут вскрыты, ляжет на чьи-то плечи.

Позиция, прямо говоря, странная, а угроза вполне реальная. Профессор гарвардского университета Кеннет Рогофф в эфире CNBC заявил, что в долгосрочной перспективе стоимость криптовалют будет падать. По его мнению, это связано с чрезмерной популярностью отмывания денег и уклонения от уплаты налогов.

Если за билетами выпускаемыми государствами стоят промышленность, национальные богатства, земля и т.д. То за криптовалютами не стоит ничего, по совей сути это финансовая пирамида. Цена единицы криптовалюты зависит, да и имеет право существовать, только от доверия к ней вовлеченных в процесс обмена людей, это определяет то, сколько они готовы затратить на обмен своих реальных сбережений на мнимые фантики, а значит, и сформировать курс.

Прогнозирование выгоды государства от таких операций попросту невозможно, а резкие взлеты и падения — гарантированы.

2) Выдавать займы на своих условиях в обмен на акции или долю заёмщика. Все это прикрыто непонятным для малоинтересующегося гражданина термином — венчурный фонд.

Суть заключается в скупке так называемых «стартапов» — это небольшая молодая команда разработчиков ПО. Крупные игроки инвестируют в такие компании и их сырые проекты с целью получения собственной выгоды. Если программное обеспечение получает широкую популярность, то инвестор, как правило, выкупает или поглощает компанию для получения выгоды.

Ещё один вид инвестирования пришел из патентного права: компании, которые могут нанести экономический ущерб или составить конкуренцию монополистам, выкупаются и фактически закрываются. Примеры выкупа уже есть, государству от такого — опять шиш.

3) Дать возможность отказываться от работы в определенных организациях или занимать там определённые должности за компенсацию.

С учетом специфических работ в ПВТ таким высококвалифицированным специалистам в РБ может не найтись места, они вынуждены будут выпасть из трудовых отношений до одного года.

Также за это время данный специалист может утратить свою конкурентность в быстро изменяющемся мире разработки программного обеспечения. В таком случае человек теряет возможность дальнейшего достойного заработка по своей специализации.

Дабы избежать этого, ему придется вхолостую отрабатывать новые инструменты на дому или уехать за рубеж и там искать место работы. Не говоря о том, что это противоречит конституции РБ, где говорится о свободе самореализации каждого человека в рамках его умений и специализации.
 

Никто, к сожалению, не поставил задачи информатизации всех социальных и государственных служб с целью создания «службы одного окна», убрать очереди и повысить качество социального обслуживания населения, как это сделано, например, в Южной Корее.

Нет цели создания государственного бюро или министерства на базе ПВТ, планово обслуживающего государственные предприятия с целью создания современных технологичных линий на них.

Легализация же криптовалют вряд ли даст положительный имидж или прибыль государству — в силу своей спекулятивности и нестабильности курса, а также льготного налогообложения ПВТ.
 

Картина, которая вырисовывается, вполне соответствует задаче «превратить Беларусь в одно из самых привлекательных мест в мире для богатых, талантливых и успешных людей». Только вот делать богатым и успешным белорусского рабочего цели нет, даже наоборот — он должен быть как можно беднее для такой «экономики».