Если кто-то и страдает от настоящих проблем, то это Даугавпилс и его окрестности. Кризис на локомотиворемонтном заводе, фактически доведённом до ручки, пребольно ударит по целой категории населения, которая жила за счёт железнодорожного дела. Резкое сокращение грузопоставок приводит к простаиванию транспортной инфраструктуры и, следовательно, к сокращению кадров и снижению зарплат.

Город, население которого достигло 130 000 человек на заре советского благополучия, в настоящее время едва ли насчитывает 80 000 человек, а по мнению самих даугавпилчан — и того меньше.

В последнее время министерство образования покушается и на крупный научный центр — Даугавпилсский университет с великой историей, в стенах которого подготавливались и защищались диссертации мирового уровня. Где работали выдающиеся преподаватели. Его собираются разжаловать из университета в высшую школу.

В области здравоохранения, социальной политики, среднего школьного образования тоже грядут сокращения.

Жители города чувствуют себя в экономической осаде. Делается всё возможное, чтобы недодать Даугавпилсу и Латгалии финансирования. Жители спасаются не просто бегством — большая часть молодого и трудоспособного Даугавпилса нашли вторую жизнь на островах не столь отдалённых.
 

Жители латгальских деревень живут дружно и компактно в маленьких английских, шотландских и ирландских городках, передавая приветы своим родителям, бабушкам и дедушкам, но давно перестав строить иллюзии относительно того, что Латвия их ждёт обратно.

Латгалия — это быстророждённая и нелюбимая падчерица Латвии ещё с начала 1920-х годов. И немудрено: для того, чтобы Латвия на карте выглядели мало-мальски приличной (в плане размера), польская армия под командованием Рыдз-Смиглы, захватившая русский Двинск, потом отдала его в ведение временных оккупационных властей, и они передали город новорождённой республике.

Отношение к жителям Латгалии было не самым радужным. Бедность и неустроенность — основные черты Латгалии в межвоенный период — оставались бессменными до судьбоносного 1940 года.

О латгальском языке волновались, пожалуй, только просветители и юристы из первого социалистического правительства. Культурная политика Стучки и Данишевского, а также их соратников, уроженцев Латгалии, привела к тому, что латгальский язык получил статус официального ещё в январе 1919 года.

Однако после победы «правых сил» живой разговорный язык, питавшийся из истоков древнебалтийской культуры, отошёл на второй или даже третий план. Сконструированный немецкими пасторами-культуртрегерами латышский язык, обновлённый младолатышскими интеллигентами, занял самую высокую ступень на пьедестале социолингвистического почёта.
 

Во время второго пришествия советской власти на раннем этапе — примерно до 1960 года — латгальский язык пользовался многими привилегиями, однако позже восторжествовала реакция. Следующие десятилетия участь латгальского языка была незавидной.

Между тем в сибирских деревнях в 1920-е — 1930-е годы, куда многих жителей Двинского уезда Витебской губернии переселили во время столыпинской аграрной реформы, были открыты школы, журналы и библиотеки на латгальском. Сталину было не жалко претворять в жизнь щадящую национальную политику. Он сам был классическим национальным меньшинством Российской империи — и при этом настоящим русским православным человеком, понимающим нужды и потребности разных этнокультурных групп необъятного отечества.

Даугавпилс пока ещё держится. Как несчастная Одесса, которой, впрочем, эмоционально ещё тяжелее.

От бывшего торгово-промышленного потенциала города на Двине уже мало что осталось. Есть оправданное ощущение, что его специально добивают.
 

Это мечта идеологических наследников Ульманиса, который в своё время без стеснения, ориентируясь на массовые тенденции фашиствовавшей всласть Европы, провозгласил курс на создание Латвии для настоящих латышей. Латгальцы в их число не входили.

Красноречивым примером истинного отношения стало принудительное (под контролем чиновников из ведомства Гиммлера) переселение жителей латгальских сёл как идеологически опасных и нестабильных в сторону центральных регионов Латвии. Обездоленных и разорённых нацистской оккупацией и экспроприацией сельчан беспощадно гнали вниз по Двине, параллельно учиняя грабёж того последнего, что удалось сохранить.

Это были финальный год гитлеровского режима — и даже в этих условиях, когда было понятно, что Красная армия победит уже скоро, местные прислужники Третьего Рейха пытались что-то для себя урвать.

Можно, конечно, думать и гадать, как было бы лучше в 1920 году. Но время не повернёшь вспять. Западнобелорусские земли, например, избавились от польского оккупационного ига осенью 1939 года и полноценно интегрировались в Белорусскую ССР. Двинску и окрестностям выпала иная доля (впрочем, как и Вильне). Что будет дальше — покажет история.
 

---

---