Начать стоит, наверное, с горькой правды. Смерть в Москве пенсионера Чумака А.В. — это не повод поговорить о тайнах чудесных исцелений. И не повод поговорить о том, существуют или нет тайные целебные энергии, способные зарядить собой вазелин в тюбике и банку с водой. И уж совсем не стоит говорить о жизненном пути покойного.

Провожая в последний путь 82-летнего спортивного журналиста, ставшего одним из самых ярких, запоминающихся и — при всей его безвредности — одним из самых позорных символов своей достаточно позорной эпохи, стоит поговорить о совсем другой загадке.
 

Но сначала — краткая справка (в конце концов, малышам, появившимся на свет в первый год перестройки, сейчас уже за тридцать, у них самих дети-школьники).

Аллан Владимирович Чумак — это был мужчина в очках, который появился в 1989 году на советском Центральном телевидении, — был представлен миллионам зрителей как экстрасенс и в течение нескольких сеансов по несколько минут делал пассы руками, поясняя, что вот это он сейчас лечит поджелудочную железу телезрителей, а вот сейчас переключится на сердечно-сосудистую систему.




«И вы вдруг почувствуете, как из вас начнёт уходить это всё в экран телевизора...»
 

---

Аллан Владимирович получил бешеную популярность и обеспечил себя, надо думать, фантастическими средствами — как и некоторые его коллеги (многие помнят такие имена, как Юрий Лонго и Джуна Давиташвили). Но расцвету класса телезвезд-целителей и их переходу в миллиардерские звания помешал приказ опомнившегося к середине 90-х Минздрава, прикрывший так называемые нетрадиционные методы лечения и загнавший экстрасенсов в относительное подполье. То есть издавать книги и проводить массовые сеансы им не запретили, но наводить магию на зрителя уже не давали.

Что было с Алланом Владимировичем потом, между 90-ми и его кончиной в почтенном возрасте — в общем никакого интереса не представляет.


…Так вот. Загадка, над которой действительно стоит порассуждать, может быть сформулирована так.

Каким образом в образованнейшей стране СССР, закономерно гордившейся своей поголовной грамотностью, своими учеными, своими техническими достижениями и прорывами в области фундаментальных наук, да еще в такой непростой исторический момент (напомним, 1989-й — это год фактического начала «парада суверенитетов», бешеных очередей и дикого дефицита, подъема организованной преступности, год шахтерских забастовок и межнациональных конфликтов, плавно переходящих уже местами в резню наиболее горячими советскими народностями своих соседей-инородцев) — как в такое время и в такой стране мог появиться на государственном телевидении, еще совершенно не коммерческом, настолько антинаучный мозговыносящий бред?




Экстрасенс Аллан Владимирович Чумак вместе с лаборантом проводит эксперимент в лаборатории НИИ нормальной физиологии имени П.К.Анохина.
 

---

Кто его туда пропустил?

Просочился ли покойный пионер экстрасенсорики в утреннюю передачу 1-го канала ЦТ «120 минут» так же, как немецкий авиалюбитель Матиас Руст на Красную площадь, — просто потому, что упустили и не заметили? Нет, конечно.

Его туда пригласило телевизионное начальство — причем партийное, образованное и по должности идеологически подкованное. Пригласило и посадило перед камерой в очках делать пассы, объяснение эффекта которых игнорировало все законы физики.

Тем самым идеологическое, при партийных чинах начальство разом просто взяло и отменило тот строго научный подход, которым по логике должна была руководствоваться коммунистическая партия в развлекательно-воспитательной работе с населением.

И это говорит достаточно красноречиво о том, кто на самом деле был главным инициатором и мотором перестройки. И главное — кто был главным носителем кризиса, приведшего к крушению советского строя и самого Советского государства.


У рядовых граждан, безусловно, к власти было множество претензий. Позднесоветский быт, конечно, нес в себе кучу неудобств — от тех самых очередей за дефицитом и до банальной скуки, поскольку официозный ассортимент развлечений был, скажем прямо, невелик и довольно пресен.

Однако куда сильнее и острее переживал лишения в клетке советского быта не простой рабочий класс, а привилегированные прослойки — интеллигенция творческая и научная, элита партийная и идеологическая. Из тех, что имели персональные дачи или родителей с персональными дачами, и «Волги» с занавесочками или без, или доступ к чему-нибудь импортно-эксклюзивному, или чеки в магазин «Березка», или выезд за рубеж.




Очередь у входа в ресторан «Макдональдс» на Пушкинской площади в Москве в день его открытия, 31 января 1990 года.
 

---

Никакого парадокса тут не было. Именно привилегированные прослойки, чувствуя себя возвышающимися над серой массой, одновременно ощущали себя особенно обделенными отсутствием того комплекта разнообразных наслаждений, что имели их братья по классу в странах капиталистических.

И поэтому — что в «протоперестройку» начала 1980-х, что собственно в перестройку — вся их рефлексия сосредоточилась на вопросе «как бы достать больше свободы, как бы сбросить оковы этих лицемерных идеологических ролей, которые заставляет нас играть строй».

В этом смысле характерен был случай со съемками в Грузинской СССР в 1983 году, за два года до официального старта перестройки, разоблачительного и антисоветского по всем основным признакам кинофильма «Покаяние». Один из исполнителей главных ролей, самый юный и тоже из привилегированной семьи, так увлекся, что стал террористом и участвовал в кровавой попытке угона самолета в Турцию с расстрелом стюардесс и пассажиров. Это, однако, не помешало в 1987 году с грохотом и при поддержке всей партийной печати прокатить фильм по большим экранам СССР с последующим обсуждением в центральных же телевизионных студиях.


Повторимся: темы пересмотра советской истории (вплоть до откровенных проклятий в ее адрес) и советских идеалов (вплоть до открытого над ними издевательства) были в первую очередь отнюдь не «запросом снизу». Их раскручивали сверху — те самые изголодавшиеся по возможностям позднесоветские элитарии, вполне надежно потерявшие уже идеализм и жаждавшие обналичить свою элитность так, «как во всем нормальном мире».

И поэтому вместе с перестройкой, как помнят читатели постарше, была тут же объявлена также и гласность. Которая, в свою очередь, вылилась не просто в отмену цензуры — а в исчезновение ограничений вообще.

И Аллан Владимирович Чумак (вместе с его антагонистом Анатолием Михайловичем Кашпировским, у которого, по крайней мере, имеется медицинский диплом и который не выдавал свои методы внушения за Тонкие Энергии) оказался характерным, но не самым радикальным вариантом «прорыва плотины».

Ведь банальный здравый смысл жаждавшей Свободы элитной прослойке показался тогда еще одной разновидностью цензуры. И банальные приличия — тоже.

И уже на следующий год после дебюта Чумака я, двенадцатилетний школьник, проходя в своем родном городе на западе СССР по вокзальной площади среди бела дня, миновал лотки с газетами черносотенными и, напротив, русофобскими; порнографическими и «про НЛО»; вместе с разрешенным наконец Стивеном Кингом лежала разрешенная за компанию «Майн кампф», а у маршруток караулили первые вербовщики сект, позже признанных тоталитарными.




Чумак часто заявлял, что «вылечил целое поколение», и вообще — «зарядил энергией несколько последующих поколений людей»...
 

---

 

…Ну а потом — очень не сразу, очень постепенно — страна опомнилась. После нескольких локальных, но кровопролитных войн, а также нескольких психических эпидемий (а были и такие: вспомним штурм Киева сектой «Белого братства», фактически первой обкатавшей нечто вроде Майдана, или экстрасенса Грабового, зарабатывавшего на «воскрешении» бесланских детей) страна поэтапно вылечилась от «бешенства свободы». И выработала антитела — хотя да, до сих пор еще неуклюжие, постоянно дающие осечки и порой набрасывающиеся на невинные в общем явления.

А те части бывшей единой страны, что антител не выработали, продолжают время от времени болеть этим «бешенством свободы» по сей день. Не будем показывать пальцем, но нельзя забывать, что экстатические скачки на площадях и вера в магические обереги вышиванок — это прямые законные наследники кремов, заряженных когда-то перед телевизором простыми советскими людьми.