Итоги двух русско-турецких войн периода 1768—1791 гг., тех самых войн «времен Очакова и покоренья Крыма», оказались феноменально успешны для России. Немудрено, что из всех 13 крупных военных конфликтов Российской и Османской империй только они и закрепились в массовом сознании: Румянцев, Суворов, Измаил, Рымник.

Успех этот был неслучаен, как неслучайны были и скромные результаты прочих столкновений.

«Феномен XVIII в.» создан двумя ключевыми факторами.

В итоге петровской модернизации к 1760-м гг. в России вполне оформился просвещенный абсолютизм — последнее слово тогдашней европейской политической системы.

Петр не просто имел мужество признать превосходство Запада — он признал его очень вовремя, вскочив буквально в последний вагон. Сравнительно небольшой армии, обученной по западными стандартам, ему в начале XVIII в. хватило для того, чтобы выиграть Северную войну и войти в клуб великих держав. Через 100 лет «входной билет» будет стоить в 10 раз больше (в пересчете на штыки).

Россия и Турция к тому времени столкнулись с одним и тем же вызовом — в середине XVII в. в обеих странах костяк армии составляла поместная конница. А система ее «самовоспроизводства» стала сбоить из-за размывания военно-служилого «среднего класса». Это видели и в России, и в Турции. «У владельцев больших и малых поместий, которые и составляли настоящую рать, сражавшуюся за веру и государство, теперь отнято содержание, — говорится в тогдашнем турецком трактате. — Большие и малые поместья сделались жертвою вельмож».

На этот вызов русские ответили созданием регулярной армии европейского типа.

В Османской же империи тогда была «эпоха тюльпанов». Стамбульская элита предпочитала западным технологиям предметы роскоши, тратя целые состояния на украшение своих дворцов голландскими тюльпанами. Вполне адекватная за 100 лет до этого, политическая система Турции стала явно проигрывать в сравнении с европейскими государствами Нового времени.

Масштабы коррупции поражали даже видавших виды россиян. Петр Толстой писал, что в османскую казну попадает не больше трети собранных налогов: «Ныне турецкие вельможи получили по желанию своему удобное время к собранию несчетных богатств от расхищения народной казны».

Должности в Порте продавались практически официально, такса была известна: от 5—6 млн курушей за пост господаря Валахии и Молдавии до 3000—4000 акче за место кади (мусульманский судья).

Некогда грозный янычарский корпус стал пополняться не румелийскими мальчиками по системе «девширме» (вид налога на немусульманское население — принудительный набор мальчиков), а детьми самих янычар.

Вскоре выяснилось, что эсаме (янычарский военный билет) защищает от произвола администрации не хуже удостоверения силовых ведомств в сегодняшней Москве. С середины XVIII в. они стали объектом купли-продажи для состоятельных бизнесменов, и при списочном составе в 75 000 реально в поле могли выйти 18 000 янычар — бледная тень султанской гвардии XVI в.






Только к началу эпохи наполеоновских войн турки осознали проблему, но разрыв между ними и Европой был уже слишком широк. Весь XVIII в. европейские страны наращивали ВВП, военные расходы и численность вооруженных сил (самый показательный пример — рост прусской армии с 32 000 в 1688 г. до 200 000 к 1790-му).

До 1730-х гг. османы могли сдерживать австрийцев на Дунае и даже наносить им отдельные поражения за счет численного превосходства.

Уже через 30 лет Европа, к которой теперь принадлежала и Россия, смогла выставить в поле сопоставимое количество войск куда лучшего качества — и оборонительные рубежи империи на Балканах и в Причерноморье посыпались. На создание же массовой регулярной армии у турок банально не оказалось денег.

Вторым ключевым фактором стало наличие у Петербурга такого серьезного союзника, как Австрийская империя. Вопреки мифу об извечном противостоянии России и Запада, самых больших военно-политических успехов Российская империя добивалась в составе европейских коалиций. И чем шире были коалиции, тем крупнее успехи.

Возьмем войну 1787—1791 гг., по традиционной «забывчивости» именуемую у нас русско-турецкой.

А ведь Австрийская империя со своими 22 млн населения держала на фронте примерно 200 000 штыков — вдвое больше, чем Россия с ее 29 млн населения. Если учесть, что Турция при населении в 35 млн имела под ружьем около 350 000, понятно, что без австрийского «второго фронта» блеск побед русских генералов и дипломатов мог бы изрядно потускнеть.

И Суворов совершенно искренне писал в 1790 г. о смерти австрийского императора Иосифа: «Проливаю слезы паче о незаплатимом Союзнике!»


В XIX в. эти факторы перестали работать на Россию. Две войны 1806—1812 гг. и 1828—1829 гг. Россия еще как-то вывезла на потенциале, накопленном за эпоху Екатерины II и «наполеоновской Илиады». Но затем импульс петровской модернизации был окончательно погашен николаевской «стабильностью».

Блистательные парады на Царицыном лугу в 1840-х никого не обманули. «Наши доводы о превосходстве русских никого не могли убедить и склонить на нашу сторону, — писал в годы Крымской войны один из тогдашних востоковедов. — Нам случилось читать письма Омер-паши о Венгерской войне [поход русской армии в Венгрию в 1849 г.], в коих граф Паскевич выставлен пошлым дураком».

В самом деле, даже Дунайская кампания 1853—1854 гг., один на один с турками, была совершено неубедительна. А уж когда против России выступили Англия и Франция, шансы на победу упали до нуля.

В 1878 г. армия пореформенной России одержала непростую победу над турками, но дальше отсутствие союзника сильно сказалось. Ведь мало победить — надо суметь удержать завоеванное.





Австрия развернула свою армию против России, которая нарушила условие Рейхштадтской конвенции (не создавать после победы крупного славянского государства на Балканах). Оставшись в одиночестве, Петербург потерпел тяжелое дипломатическое поражение на Берлинском конгрессе.

К 1914 г. Россия снова набрала «екатерининскую» динамику по отношению к Османской империи. Недаром один из четырех линкоров, которые должны были окончательно превратить Черное море во «внутреннее озеро» империи, носил имя «Екатерина Великая». Но давний спор Петербурга и Стамбула на сей раз решался в антураже мировой войны, в которой сгорели обе империи, а оба города потеряли столичный статус.

А потом и в Турции появился свой Петр I — Кемаль Ататюрк.


Нетрудно заметить, что в сегодняшнем противостоянии России с Турцией оба условия, обеспечившие блеск екатерининских побед, отсутствуют.

Преимущества в виде современной политической и экономической организации страны у России явно нет — сравнения Путина и Эрдогана неслучайны (и еще неизвестно, для кого комплиментарны).

Ситуация с союзниками еще печальнее. Турки и сами обладают неплохим военным потенциалом (общая численность турецких вооруженных сил — 510 600 человек при военном бюджете в $22,6 млрд, российских — 845 000 человек при бюджете в $84,5 млрд, данные Military Balance 2014 и Stockholm International Peace Research Institute).

Но за спиной Турции — самый сильный военный блок мира. Россию же после случая с Су-24 публично не поддержал никто. Информационное сотрудничество в Сирии с Ираном и Ираком вряд ли можно сравнить с союзничеством — очень разные интересы.

Так что гуляющий по интернету список 13 русско-турецких войн с разгромным для османов счетом — это хорошее подспорье для сдачи экзамена по истории, но он совершенно бесполезен для оценки нынешней ситуации.
   

В тему

Об аналогиях кризиса в отношениях России и Турции

В программе «Вопрос с пристрастием» радио Baltkom — журналист, специалист по военной истории Константин Гайворонский.