---

30 лет назад Михаил Горбачев объявил о начале радикальных реформ в СССР, на всех языках мира теперь известных как «перестройка». С этого момента начался развал социалистической системы и Советского Союза...
 

---

«Полюбила диссидента, уволок меня он в лес...»
 
Нынешний год богат на юбилеи. Например, о 100-летии Февральской и Октябрьской революции сейчас пишут и говорят достаточно много, хотя и по-разному. Но вот о круглой годовщине «перестройки» почему-то никто вспоминать не хочет...

А ведь именно в январе 1987 года на пленуме ЦК КПСС впервые было заявлено о «коренной перестройке» экономики. Прежде чем проанализировать причины и последствия последующей катастрофы, посмотрим — как выглядела и как воспринималась перестройка глазами рядового советского человека. Например, жителей крупнейшего областного белорусского города — Гомеля...

Первым признаком «обновления» стало появление в прессе многочисленных материалов, бичующих бесхозяйственность, дефицит, отсутствие инициативности работников и гибкости производства. А первые экономисты-«реформаторы» типа Абалкина или Аганбегяна бросились горячо обещать, что «невидимая рука» рынка все исправит и быстро сделает всех счастливыми и богатыми.

Реформы начались с изобретения своего собственного языка. Большинство терминов было подобрано удачно — «перестройка» была вполне созвучна сознанию людей позднего советского периода с их культом квартирных ремонтов и дачного строительства. Так же позитивно воспринималась «гласность», негативно — «командно-административная система», в которую переименовали плановую экономику.

Только чуждый термин «плюрализм» подкачал, особенно в смягченном произношении Михаила Горбачева.


Что представлял из себя Гомель того времени? Это был типичный советский город областного значения, с крупной индустриальной базой, четырьмя вузами и всеми достоинствами и недостатками «реального социализма».

Буквально накануне горбачевских реформ здесь царило спокойствие, и в принципе — относительное довольство своей жизнью.

Наибольшие нарекания вызывало отсутствие многих товаров в магазинах. Например, тех же сосисок или отдельных сортов колбасы. За ними действительно приходилось ездить в Киев с его 1-й категорией снабжения. При этом колбаса докторская, любительская, печеночная, курица, утки, говядина и свинина, а так же пельмени, сыр голландский и колбасный, как правило, в магазинах были. В большом ассортименте и очень дешевая была рыба.

Но раздражение населения вызывали очереди, в которых приходилось стоять за дефицитными продуктами — теми же апельсинами или мандаринами. Для приобретения автомобиля или бесплатного получения квартиры необходимо было тоже записаться в очередь.

Хуже, чем с продуктами, обстояло дело с промтоварами. Магазины были завалены костюмами и брюками фабрики «Коминтерн», платьями от «8 Марта», ботинками фабрики «Труд». Но спросом пользовалась импортные обувь и одежда, в особенности — джинсы. Фарцовщики везли заморские «голубые штаны» из портовой Риги или Одессы. Только по блату можно было достать импортную мебель или бытовую технику. Например, румынскую «стенку» «Константа».





Безусловно, люди знали, что партийные и хозяйственные руководители имели возможность покупать дефицитные товары еще на оптовых базах. Это давало повод говорить о возникновении «советской буржуазии».

Однако в Гомеле точно не было диссидентских групп, требовавших «демократии и свободы слова». Дальше прослушивания «Би-би-си» и «Свободы» сквозь треск глушилок на приемниках типа «ВЭФ» или «Океан» дело не шло. Агенты «Народно-трудового союза» (НТС) если и появлялись здесь — то только в качестве «гастролеров». Это про них пелось в частушке: «Полюбила диссидента, уволок меня он в лес. Из ... потом достала две листовки НТС».

Только в 1983-1984 годах в молодежной среде появляются некие субкультурные «неофашистские» группы, быстро ликвидированные органами. На уровне слухов поговаривали об их связях с неонацистами из ФРГ, от которых они якобы получали литературу — будто бы через Прибалтику.

Большинство же критически настроенных делилось на «сталинистов» — с девизом «Зажрались!» и «Войны вы не видели...» — и «ленинистов», утверждавших, что страна сбилась с пути из-за отсутствия настоящего революционного вождя и дальнейшего развития теории коммунизма.

На фоне последних настроений возвращения к истинному «ленинизму» в середине 80-х среди гомельского студенчества возникли полуподпольные группы «левой оппозиции».


Как националисты и либералы
перестройку из бомбоубежищ поддерживали

Всё изменилось после аварии на Чернобыльской АЭС.

Власть, допустившая катастрофу и неспособная справится с ней, вызвала сильное недовольство народа. Несмотря на то, что тогдашние государственные меры по ликвидации, социальной помощи и оздоровлению, на фоне нашего времени, выглядят просто беспрецедентными.

В 1986-1987 году снабжение Гомеля продуктами было существенно улучшено. Масла в огонь недовольства, а точнее — самогона и суррогатов, подлил и «сухой закон». Но пока смутное брожение в умах народа, стимулированное первыми ростками «гласности» в советских СМИ, еще некому было политически оформить.


Однако уже в 1986 году в Гомеле появляются первые «неформальные» общественные объединения. Сначала кружок любителей белорусского языка и культуры собирается на частных квартирах, а потом получает при белорусскоязычной газете облисполкома «Гомельская правда» статус клуба «Молодых журналистов». Деятельность «клуба» лоббируют прибывший в редакцию из Минска «национальный возрожденец» Сергей Дубовец и писатель Борис Саченко.

Постепенно на его основе формируется белорусская культурническая организация «Талака». По словам одного из ее организаторов Алеся Евсеенко, в тот период «талаковцы» еще не были еще противниками советской власти. И будто бы в ряды антикоммунистической оппозиции их подтолкнуло негативное отношение партийных руководителей к созданию в Гомеле белорусских школ.

Кроме школ, «Талака» собирает подписи за возвращение гомельского планетария церкви, что в скором времени и было выполнено городскими властями.

26 апреля 1987 года «талаковцы» проводят у Вечного огня первую уличную акцию памяти жертв Чернобыля. Националистической символики пока нет — только черные траурные повязки...

Одновременно либерально настроенная среда во главе со «студентом в академическом отпуске» Борисом Жарским формирует свое объединение.


Произошло это по достаточно любопытной «рейдерской» схеме...

Еще с 1984 года в Гомеле существовала неформальная группа поклонников Че Гевары. В 1986 году ее лидер, рабочий завода ЭТЗ Александр Снитко создал клуб солидарности с народами Латинской Америки «Венсеремос». Эта инициатива получила поддержку Гомельского горкома комсомола, солидаризироваться с партизанами Сальвадора и революционерами Никарагуа местным энтузиастам помогала 2-й секретарь горкома комсомола Галина Пашед. Никакой регистрации в ту пору расцвета советской демократии не требовалось.

Но «геваристский» клуб решили использовать местные либералы. Они начинают активно посещать «Венсеремос» и быстро теснят политически наивных революционных романтиков.

Очень скоро Борис Жарский предложил раздвинуть рамки клуба для обсуждения более широкого спектра общественных проблем. К 1987 году он получил название дискуссионного клуба «Диалог» и фактически был превращен в рупор пока еще скрытой «демократической» оппозиции. А поклонники Сандино и Кастро были ужаты до размеров «латиноамериканской секции».

По мнению Александра Снитко, и в самом горкоме комсомола тогда плохо понимали, что такое «перестройка» и к чему она ведет. Считали, что партия просто дала установку на критику отдельных недостатков, и для борьбы с ними активизирует общественные силы. Такие кампании уже не раз проводились в СССР.

Но на этот раз все было гораздо глубже...





Гомельский горком комсомола, следуя инструкциям из Москвы о расширении «плюрализма», и пытаясь удержать контроль над политизированными «неформалами», предоставляет им площадки для собраний и дискуссий.

На выбор их лидерам предлагают десятки помещений, причем совершенно бесплатно! «Диалог» собирается во Дворце строителей на улице Первомайской, более «радикальные» «талаковцы» выбирают просторное бомбоубежище в жилом доме напротив. «Неформалы» не платят ни аренды, ни коммунальных платежей — невиданная роскошь по нынешним рыночным временам, за которые они так рьяно боролись...

Из рядов «культурных суполок» типа «Талаки» в скором времени формируются первые организации белорусских националистов, а из дискуссионных клубов вроде «Диалога» — либеральный сегмент белорусской оппозиции.

Именно в бомбоубежище «Талаки» будет принято решение о создании в Гомеле Белорусского народного фронта (БНФ) — после отмашки из горбачевского ЦК КПСС об образовании «народных фронтов содействия перестройки» и формировании подобных структур в Прибалтике.

Присутствовавший на том собрании некий украинский националист повел в кулуарах горячую агитацию, как надо возрождать «мову». По его мнению, следовало походить вечером на улице к прохожим и спрашивать, как будет «лопата» на родном языке.

И если испытуемый не знал — то следовало той самой лопатой-«рыдлевкой» вколачивать в «русификатора» соответствующие лингвистические знания...


Мальчики банана

Впрочем, подавляющее большинство граждан к политизированным «неформальным» объединениям было равнодушно. Реформы оно понимало как повышение уровня и стандартов потребления.

Молодежь, словно выполняя популярную тогда установку «начни перестройку с себя», первой начала смену культурного кода. В моду входят новые прически с «хвостами» сзади и подстриженными висками, штаны-«бананы» из легкой плащевки, джинсовые безрукавки. Фото идолов рок-музыки, переснятые ФЭДами и «Зенитами» из редких западных журналов, продают в школах по рублю за штуку — цена четырех школьных обедов.

Жесткая музыка хэви-метал-рока захлестывает дворовую молодежь. Одновременно сладкие мелодии «новой волны» становятся не менее популярны, и «Модерн токинг» звучит едва ли не из каждого утюга.

Прежние войны «район на район» теперь ведутся не из хулиганских побуждений, а по «идейным» соображениям. Поклонники хэви метал даже речевку придумали, для особого драйва — на белорусском языке: «Хай загине у тяжким роке гэты идал — «Модерн токинг»... Большинство районных группировок Гомеля считали себя «металлистами», называя пацанов с «Гомсельмаша» «волнистами».

Для рабочей молодежи это было обидно, потому что о Дитере Болене и Томасе Андерсе поговаривали нехорошее. «Металлисты» же пользовались зловещей репутацией.


Летом 1987 года в Гродно лидер рокеров некто Корж, при задержании выхватил в РОВД гранату. После чего был застрелен сотрудниками милиции. Тогда по белорусским городам понеслись тревожные слухи — «металлисты» якобы собираются убить в отместку за своего лидера сто человек.

В те дни возле одной из пивных в Гомеле произошла жестокая драка. В ней участвовали, правда, совсем не «металлисты» — а расколотые синими «мастями» представители уголовного мира. Но наблюдавшие со стороны прохожие говорили: «Вот, металлисты уже начали людей убивать...»

Массовые же драки «район на район» с участием по нескольку сот человек с каждой стороны происходили на пешеходном мосту, соединявшем рабочий район «Сельмаш» с остальным городом. Милиция с большим трудом справлялась с ростом подросткового криминала. В скором времени из вожаков молодежных банд вырастут и лидеры будущих ОПГ, включая знаменитых гомельских «морозовцев».

Питательной почвой для них стали ранние ростки «рынка» в виде первых предпринимателей и кооперативов.


Техника и финансы — молодёжи!

Впрочем, первыми ласточками внешнеэкономической либерализации стали спекулянты из Польши. Эти затрапезного вида субъекты, тем не менее, везли в БССР дефицитные джинсы-«варенки», «махровые» свитера, поддельную косметику «Шанель» и жевательные резинки. Своим товаром они торговали с рук прямо на тротуарах у гостиницы «Турист» и «Гомель».

Вскоре в Беларуси появляются первые частные предприниматели, слегка замаскированные под индивидуальную трудовую деятельность и кооперативы. Хотя первоначально все начиналось с перестроечных установок на кооперацию как часть «ленинского плана построения социализма». В Гомеле, еще до появления приснопамятных кооперативов, пионерами рынка стали комсомольские функционеры и молодые рационализаторы...

В марте 1987 года Совет министров СССР, ЦК ВЛКСМ и ВЦСПС издали постановление о развитии научно-технического творчества молодежи (НТТМ). Гомельский горком комсомола и Совет молодых ученых и специалистов тут же образовали местный Центр НТТМ.

Знания и новаторский подход всегда поощрялись в СССР. Но здесь, в отличие от прежних кружков бескорыстных энтузиастов науки, было включено стопроцентное «материальное стимулирование».





Юрий Воронежцев, в ту пору — кандидат наук и председатель гомельского Совета молодых ученых, вспоминает:

— Самое главное — почти все договорные деньги можно было гнать на зарплату. Помню первый договор. Предприятие закупило за валюту швейцарский шлифовальный станок. Через несколько месяцев закончилась смазочно — охлаждающая жидкость (СОЖ), которая шла в комплекте. Купить нельзя — валюта выделялась только в Москве, и никто ее быстро не давал на такие дела... Мы, блефуя, подписали договор, который через два месяца должен был принести импортнозаменяющую СОЖ. Пошли в библиотеку (инета тогда не было) — за пару дней нашли стандартный состав, подходящий для режимов работы «швейцарца», еще неделя ушла на поиски в городе необходимых ингридиентов. Смешали, выждали для солидности еще дней десять и затащили концентрат на завод... Станок работает, шлифует... Получили за несколько дней работы почти по тысяче рублей. По покупательной способности это было почти три тысячи нынешних долларов!

С одной стороны — по социалистическим меркам затраты труда были совершенно непропорциональны вознаграждению. С другой — производственный результат на лицо. Впрочем, очень скоро «доброжелатели» обратили внимание кого следует, что «дельцы» из НТТМ необоснованно жируют. И в Центре научного и финансового творчества уже приготовились сушить сухари.

«Но, о чудо, рожденное перестройкой!» — восклицает Юрий Воронежцев. Молодых рационализаторов и предпринимателей по совместительству взяли под «крышу» самые высокие партийные и комсомольские руководители. И издали специальное постановление, велящее распространять опыт гомельского и других Центров НТТМ во всесоюзном масштабе!

Вместо кабинетов следователей ОБХСС гомельские «энтэтээмщики» отправились в Москву на ВДНХ — «усердно распространять свой опыт среди комсомольцев и комсомолок из Узбекистана, Литвы, Украины».

О хозяйственных экспериментах того времени Юрий Воронежцев говорит:

— Потом все скатилось к стандартным в наших краях делам: деланье денег из воздуха. Но я уже ушел к тому времени в политику. Совесть и руки чисты.

Юрий Воронежцев стал народным депутатом СССР и видным демократическим политиком.


Структуры «творческой молодежи» пользовались баснословными льготами — они вообще не платили никаких налогов государству, только перечисляли 3 процента доходов в общесоюзный, а 27 процентов — в местные фонды НТТМ. Получив еще и право обналичивать деньги, центры НТТМ быстро превратились в инкубатор олигархов и мощный фактор инфляционного обесценивания советских рублей.

Также и многочисленные кооперативы из производственных структур стали чисто спекулятивными и паразитическими конторами. Кстати говоря, именно со сферы НТТМ начинал известный олигарх Ходорковский.

История с «финансовым творчеством молодежи» и перестроечной «кооперацией» наглядно демонстрирует, что попытка соединить несовместимое — рынок и социализм — была изначально обречена на провал.

Прекрасная идея развития производственного и общественного самоуправления, раскрепощения творческой инициативы, но реализуемая в условиях, по сути, реставрации капитализма — привела лишь к развалу экономики и государства.

Не подлежит также сомнению, что в основе перестройки с ее «экономическими реформами» лежало стремление части государственной и хозяйственной бюрократии присвоить себе общественное богатство, которым она ранее управляла — но не владела.

Отданная на откуп стихии частных, паразитических интересов экономика, несмотря на обещанное либеральное «чудо», потерпела полный крах...