Ранее я уже писал о том, что важное отличие нынешней России от себя самой еще пятилетней давности заключается в том, что сейчас Россия сопротивляется.

 
Да, стратегическая инициатива по-прежнему не находится в руках Москвы, и любые «асимметричные ответы», на которые рассчитывает президент Путин, все же являются мерами вынужденного реагирования на действия противника.

Тем не менее, именно факт сопротивления России, который на Западе воспринимается как хулиганская выходка против устоявшегося миропорядка, в самой Российской Федерации вызывает патриотический подъем и даже некоторую эйфорию.

На этой почве в правящих элитах и широких слоях общества разворачивается закономерная дискуссия о прошлом и будущем российской государственности, ошибках былых вождей и необходимости некой «свежей» идеологии.


«В поисках утраченного»: ловушка для России и угроза для Беларуси

В общем, изменение геополитического состояния Российской Федерации предполагает появление новых идейно-политических конструкций, на роль которых объективно не годятся ни наследие советского периода, ни тем более «коробка из-под ксерокса», наполненная демократией 90-х годов прошлого века.

Изобрести позиционирование капиталистической России, не по своей воле оказавшейся в состоянии новой «холодной войны» с капиталистическим же Западом, — задача явно не из легких.

Сложность задания, естественно, вызывает у ответственных лиц желание схалтурить и под видом нового мышления подсунуть руководству очередную мертвечину в красивой обертке. Думается, что именно так появился на свет проект «русский мир», суть которого, в упрощенной версии, сводится к возвращению «России, которую мы потеряли».


Не думаю, что в данной статье стоит подробно останавливаться на недостатках бывшей Российской Империи и бесперспективности локальной программы «русского мира» в современном глобальном противостоянии, но надо признать, что эти идеи, к сожалению, некоторым образом все же влияют на президента России.

Рассуждения Путина о национальной политике большевиков, якобы заложивших атомную бомбу под фундамент русской государственности, не только подтверждают правильность такого вывода, но и имеют своими последствиями метастазы в виде откровенно враждебных инсинуаций в отношении государственности постсоветских республик со стороны т.н. «патриотических» кругов.

Попытка вернуть то, что «потеряли», приводит к беспочвенным подозрениям и обвинениям в адрес стран российского периметра, озвучиваемых с великодержавных позиций, а соответственно, вызывает рост аналогично враждебных настроений в «лимитрофных» обществах и по факту оборачивается против интересов России.



Республика Беларусь, где, по мнению Президента страны, живут «русские со знаком качества», в этом случае, увы, не является исключением.

Несмотря на то, что в самой России процент русофобских проявлений гораздо выше, чем в союзной республике, как раз Александр Лукашенко и обвиняется «патриотами» в русофобии и белорусском национализме.

Да, именно так: руководитель, инициировавший в свое время референдум о государственном статусе русского языка, возвращении советской символики и союзе своей страны с Россией, становится с легкой подачи отдельных деятелей русофобом и националистом.

Между тем, подобное развитие событий только на первый взгляд кажется абсурдным, а на самом-то деле все очень логично: тех, кто зациклен на поисках «потерянного», не устраивает сам факт белорусской государственности, то есть важна форма (раздражает прецедент наличия на политической карте мира), но совершенно не интересует содержание.

При этом преемственность от Советского Союза, а значит и «минеров-большевиков», не только не смягчает, но, наоборот, отягчает вину Беларуси в глазах современных поборников «единой и неделимой».

 

Между тем, всякое действие рождает противодействие, и навязчивое стремление увидеть в белорусскоязычных объявлениях минского метро русофобию и национализм вполне может рано или поздно обернуться настоящей русофобией и национализмом.

Белорусский политолог Юрий Шевцов, на мой взгляд, наиболее точно описал прогноз развития подобной ситуации:

«Попытка казуистично назвать белорусскую советскую идентичность белорусским национализмом — всегда приводит к поддержке именно белорусского национализма в ущерб тем, кто его реально сдерживает. Это как целили в Сталина, а попали в Россию. Сейчас этим страдают в основном русские националисты, неглубоко погруженные в белорусские темы».

От себя добавлю, что в этом и есть суть спора белорусских евразийцев с российскими черносотенцами. Абсолютно убежден, что в своем неуемном желании попасть черной краской национализма в Лукашенко, белорусский язык и культуру, саму белорусскую государственность, эти круги, если их вовремя не остановить, в результате ударят по России.


Белорусский национализм: как отличить зерна от плевел?

Но дыма, как известно, без огня не бывает, а это значит, что рассуждения о «белорусском национализме» имеют под собой некую основу, что делает целесообразным определенный анализ состояния белорусской версии националистической идеи.

Надо сказать, что любой национализм, при всех своих минусах, все же имеет корни в истории национально-освободительного движения каждого народа — и даже, возможно, необходим на определенном этапе развития идентичности.

Представляется, что белорусы эту стадию тоже отчасти прошли в период т.н. политики «беларусізацыі» на старте БССР, затем через борьбу Коммунистической партии Западной Беларуси против польского правительства в 20-30-е годы прошлого века, а также некоторым образом в период существования партизанского движения в годы Великой Отечественной войны.

Однако последующие успехи в деле государственного строительства советской республики, небывалый расцвет белорусской литературы на национальном языке, развитие кинематографа, музыки, театра, изобразительного искусства и, наконец, объединение большей части белорусских этнических земель под властью администрации в Минске, наряду с реально интернациональным характером действительности всего СССР, полностью дезавуировали востребованность националистических идей белорусским обществом.


То есть Беларусь в какой-то части прошла через свой национализм левого толка, но эти проявления не оформились в полноценную политическую платформу, тем более не стали почвой для развития национально-угнетенных комплексов либо шовинизма, но при этом были «причесаны» и закатаны в бетон белорусской советской идентичности.

В отличие от общепринятых национальных мифов, идея советской Беларуси базировалась не на легенде борьбы за свободу с более сильным народом-угнетателем, а на идее классового единства, и даже, возможно, некоторого «общерусского союза» («Мы, беларусы, з братняю Руссю разам шукали да шчасця дарог» — строки из гимна БССР).

Успех советского эксперимента в БССР завершился имплементацией прежних принципов государственной политики в реальность современной Республики Беларусь и формированием специфической белорусской политической культуры, происходящей из потребностей интернационального и индустриального общества с преобладающими социалистическими воззрениями.

 

Таким образом, белорусское государство де факто не только состоялось, но, по сути, уже достигла зрелого возраста (близко к 100 годам), а потенциал национализма, в свое время имевшего некоторые шансы вырасти в серьезное идейно-политическое течение, так и остался мало востребованным в процессе национального строительства.

Однако это вовсе не значит, что фактор национализма и особенно патриотическую составляющую этой идеологии не пытаются использовать в своих интересах иностранные державы и их агентура в Беларуси.

Вспомним, что еще с момента революции 1917 года в Петрограде представители локальной буржуазии пытались выставить национальные рогатки для защиты от Советской России и, естественно, в слабости своей заигрывали перед иностранными интервентами в годы гражданской войны.

Так, наряду с национальными проектами большевиков, возникали карикатурные буржуазные контрпроекты: например, кубанский, донской, грузинский, украинский национализмы, а заодно и белорусский национализм в числе прочих.

Вспомним, что т.н. «Белорусская Народная Республика» била челом по очереди то немцем, то полякам, но, в отличие от БССР, так никогда и не вышла за пределы помещения, где заседала «рада».

Вторая реинкарнация «национализма» пришлась на годы Великой Отечественной, когда некоторые деятели «рады» и белоэмигранты вернулись в Беларусь в немецком обозе с задачами служить при новых властях в гражданской администрации.


Третий этап, связанный с использованием бывших полицаев и их потомков специальными службами США в подрывной деятельности против Советского Союза, с некоторыми изменениями продолжается и поныне.

Разница состоит лишь в том, что вместо СССР сейчас Республика Беларусь, а «дети полицаев» — не кровные наследники, а скорее духовные адепты «бэнээровцев», идеологические жертвы деятельности «народных фронтов», состоявших из бывших советских гуманитариев, слегка тронувшихся умом в годы горбачевской перестройки.

Таким образом, истинный белорусский национализм — социалистическое национально-освободительное движение против царских помещиков, польских и немецких захватчиков, которое было оперативно подкорректировано еще в зародыше Советской властью и кооптировано в проект БССР, а все остальное — бесконечная история предательства и службы врагам Беларуси под прикрытием патриотической маскировки.

По своей сути белорусское «сьвядомае кола» весьма схоже в фальшивости пафосного патриотизма с феноменом «власовщины» в истории России, и официальный Минск именно поэтому все эти годы столь бескомпромиссно преследует «оппозицию», состоящую из т.н. «националистов».

В этой связи весьма странно выглядят российские «патриоты», пытающиеся обвинить белорусское государство в идейном сговоре с его главными врагами — национал-предателями, и сам собой напрашивается вывод о сознательной провокации врагов белорусско-российского союза.

Не исключено, что в Беларуси давно отделили зерна от плевел, а в России недобитые власовцы по-прежнему прячут эсэсовские татуировки под украденной из музея формой цветных полков Добровольческой армии.