«Либеральная» общественность стремительно революционизировалась, даже не попытавшись объяснить себе, каким образом у нее получилось с такой легкостью разорвать связь с идеями и истинами, которые после распада СССР послужили фундаментом ее мировоззрения.

В годы перестройки советская интеллигенция, ставшая в одно мгновение заклятым врагом советской системы, объявила своей собственностью огромный культурный багаж антикоммунистической мысли, смыслами которого начала необычайно лихо оперировать. Было странно, что баткины, карякины и клямкины, сделавшие хорошую карьеру в советские годы, вдруг превратились в адептов демократии и свободы.

Важно то, что в оценках Октябрьской революции, советского опыта и лагерь сторонников политических реформ был един. И «западники», и «почвенники» тотально отрицали революцию как метод изменения общественного строя, ибо насилие порождает новое насилие, а отсутствие абсолютного запрета на него позволяет ему варьировать свои границы произвольно.

Метод паче цели, поскольку зло, используемое во имя достижения добра, замещает собой добро, становясь самодостаточной реальностью.

 

За пределами этих императивов и начинались разногласия — в какую сторону двигаться и на какие традиции опираться с тем, чтобы обрести чаемое — демократию — в максимально сжатые сроки.

  


Этот символ веры сохранялся неизменным в течение двух десятилетий. Эмбарго на кровь и насилие было почти религиозным заветом, нарушение которого казалось немыслимым.

Бархатные и цветные революции, становившиеся каждый раз для «либералов» примером органичного свободолюбия народов, не желающих мириться с тиранией, служили, помимо прочего, доказательством того, что история может обходиться без насилия, а изменение общественного строя — являться результатом прямого, а не опосредованного и институциализированного волеизъявления масс.

Собственно, эти революции давали надежду и на уязвимость российского политического режима, который должен будет рухнуть под ударами ненасильственного, но массового протеста.

Мечта о гражданах, дух которых взыскует истинной свободы, но сознанию все еще не хватает храбрости встать вровень с подлинными интересами России, позволяла воспринимать происходящее в стране в режиме перемигивания «ничего-ничего» и хранить верность некритически усвоенному в период перестройки запрету на насилие.


Но, увы, реальность последних 15 лет нанесла чувствительнейший удар по «либеральным» ожиданиям.

Власть, которая, в интерпретации либералов, выкосила слабые ростки демократии в стране, обретала все большую поддержку. Более того, не оправдались надежды и на социальный протест, который должен был явиться итогом санкций и падения цен на нефть, а следовательно — существенного снижения уровня благосостояния населения.

Представление о том, что суть «общественного договора» между путинской властью и народом сводилась к нехитрому размену — политические свободы в обмен на благосостояние — оказалось ложным.

Граждане России, обеднев вдвое, не только не отказали в доверии своему лидеру, решения и действия которого стали причиной сложностей, с которыми столкнулась страна, а напротив, процент поддержки Путина в цифровом выражении добрался до совсем уже неприличных значений.

 

Это была наглядная демонстрация того, что отнюдь не стабильность и достаток были «вписаны» в «общественный договор» как условие бесконфликтного взаимодействия между властью и обществом, а интересы России, которые есть вполне себе осознаваемый большинством россиян набор идей и ценностей.

Это была точка, мат, поставленный всему «либеральному» лагерю.

Народ осознает, что он делает, кого поддерживает, каким видит собственное будущее. И в этот ключевой момент завет, заключенный «либералами» с русской культурой об императивном неприятии насилия, был разорван.

Без всякой сложной подготовительной работы, болезненного периода перехода к абсолютно иным опорным мировоззренческим позициям, без всякого «философского парохода», который доставил бы радетелей за свободу с одного берега на другой.

Эта «хлестаковщина» — вообще поразительный феномен, объясняющийся, на мой взгляд, той легкостью, с которой истины, требующие мужества их принять и отстаивать, когда это опасно, духовной собранности, глубокой ответственности, были маркированы интеллигенцией во время перестройки как положения партийной программы.

То есть как внешние запреты, как набор понятий, позволяющий опознавать «своих» по чисто партийному признаку.


Идеал «бархатной» революции незаметно «уехал» в захламленные кладовые, где хранятся отслужившие свой срок декорации. На смену пришел величественный образ украинского Майдана, возвращающий нас к ранее отвергаемым параллелям — большевизму и нацизму.

Конечно, ни один из «либералов» даже самому себе не признается в том, что он оказался сторонником методов (пусть методов, но мы же помним, что метод паче цели), которые использовали большевики и нацисты для смены власти или управления страной.

И тем не менее, это так.

Слово «революция» прозвучало из уст Ходорковского, осанна майдану была пропета устами замечательного мыслителя Ирины Хакамады. Не откажу себе в удовольствии ее процитировать: «Украина…, мы будем всю жизнь ей завидовать, что она без нефти, имеет народ, который способен свергать правительства, ненужную власть, заставлять власть их слушать, они — молодцы».
 
 

Подобных высказываний сотни, они, как опавшие листья, уже образовали собой причудливый ковер, который покрывает пустоту. Там внутри — нравственный вакуум, ни одна опорная точка не является базовой, повестка дня может меняться произвольно и в любую сторону.

 

А мы, вместо рафинированного либерала во фраке, который, не принимая ваши взгляды, готов был отдать жизнь за право их выражения, который не желал наступать вам на ногу, который ни при каких обстоятельствах не заехал бы вам в морду, вынуждены иметь дело с куда более опасным типом в кожанке и с портупеей, от которого уже и не знаешь, чего ожидать.

Через некоторое время, когда он полностью адаптируется к новой повестке дня и системе ценностей, его союзниками могут оказаться не только герои майдана и АТО, но и какие-нибудь бородатые братья, «свидетели» с тротиловыми поясами, которые не задумываясь, захватят с собою в последний полет Путина и присных.