…Давай включу тебе маленькую машинку времени. Изобрёл тут на досуге, работает просто. Сканер, коробка старых фотоплёнок, открыток, один из сундуков в чулане памяти, пять вечеров, чай, табак, компьютер. Жмём кнопку «Поехали», и вот, ты уже переносишься со мной из своих сибирских далей 2019-го в Стамбул середины 70-х прошлого века, черно-белый, неизвестный, увиденный сквозь призму простого советского плёночного фотоаппарата.

Ну что, рискнём? Держись крепче за меня и ванты тугие.

***

Из флотско-пассажирской молодости. Стамбул семидесятых, ещё не тронутый так фатально ветром безличия и усреднения душ, самобытности, уникальности черт разнообразия. Храню его в себе таким. Не мешайте, люди!..



Сколько раз там был в круизных рейсах и не вспомню.





Видишь стрелку белую на фото. Она ведёт к вкуснятине. В этой волшебной шкатулке лежат такие колечки типа сердечки поджаристые, хрустящие, ароматные, обсыпанные сезамом. За обожанием уничтожал их десятками. Счастье копеечное.

Не завидуй! Пол века назад, на излёте эпохи настоящей еды из натуральных продуктов всё было вкусным. Сделай тостик, посыпь сезамом, закрой глаза, включи воображение и восточную музыку. Жуя неспешно, на второй минуте что такое почувствуешь. (Вот такой вот негодяй тебе попался).

От привычного места стоянок наших лайнеров ближе всего из достопримечательностей был Галатский мост. Сменился с вахты и вперёд. По молодости километровая прогулка по набережной в охотку, не вопрос.



Сегодня об этом сооружении можно досконально всё узнать из Интернета. Не стану конкурировать с Вики. Захочешь, глянешь.

Буду о своём, полувековой давности. В принципе, сей мост никак нельзя отнести к шедеврам мостостроения и мега сооружениям. Низкий, узкий, но до чего же уютный и колоритный. Своеобразное подножие большой мечети, стоящей на противоположном берегу бухты Золотой Рог.

Для меня Галатский это, прежде всего рыбаки. Подкупающе простой народ, с натруженными руками, просоленной морем щетиной на обветренных лицах, и сутулыми, привычными к тяжестям спинами. Мало чем отличающиеся от них местные прохожие-покупатели даров моря.

Зеваки-туристы. Всегда инородные вкрапления праздности и любопытства в чужой, привычный местным ход жизни с её повседневностью и торбой забот. Среди зевак и я. Только, не праздный, но жадный до впечатлений механик-извозчик тех самых праздных, уловивший момент между вахтами, чтоб впитать новое, неизведанное и удивительное.

Вот прошёл человек с пирамидой картонных коробок. В них вкуснейшие, ещё тёплые свежайшие белые булки. Из ближайшей пекарни он несёт их на лодки, стоящие на рыбном рынке под мостом. Там, прямо на лодках разборные жаровни, на которых калятся чугунные сковороды, и рыбаки запекают свежевыловленную рыбу. Вот так, от ранней зари до обеда в море, а после с уловом на стоянке превращаются в поваров.

Замечу, отличных. Вкушал с наслаждением. Удивительно вкусно. В том рецепте, не только, раскроённая вдоль, пышная булка, но вложенная в неё запечённая целиком скумбрийка, зелень, лист салата, травка незнамая, ломти нежного турецкого помидора, специи, соусы-майонезы на выбор, и всё это в большой щедрой салфетке, плюс запах моря, слегка водорослей, та самая зорька с её свежестью первозданной. И протягивают всю эту роскошь кулинарную тебе, натруженной рыболовными сетями рукой. Мало чего ел вкуснее и понятней.













Чуть в сторону глазом от моста бухта кишит множеством Босфорских трамвайчиков, судёнышек, бегающих иногда и почти пустыми, иногда перегруженными до невозможности, но справно выполняющих строгое расписание своё

Поели рыбки, потолкались в толпишке у лодок, прошагали мост. На другом берегу мечеть. Замечу, первая в моей жизни увиденная вживую. Перед ней площадь. Голуби и торговцы солёными семечками в жестянках, кулёчках из газет.





Сколько хожено, езжено по этим улицам из Азии в Европу, и всё в границах одного города. Двадцать минут и ты в другой части света.

Только, в этом городе всё это условно. Разницы не почувствуешь. И там, и там мечети, с минаретами, увешанными старыми репродукторами и мелодичными криками муэдзинов, проулки, где старики в фесках, играют сутками в нарды за кофием на скамеечках у домов, прерываясь лишь на творение молитвы в намаз. Где вездесущие разносчики подносиков с чаем и водой тем старикам. Где улицы полны лавок с выставленными наружу лотками, уставленными противнями восточных сладостей с рахат-лукумом и казинаками ста сортов, тысячами курительных трубок из пенки, бриара, фарфора, пирамидами замысловатых кальянов.

Когда проходил Босфор впервые в 71-м на плавбазе ТР «Таврия», знаменитого моста через пролив ещё не было. Вернее, он только начинался невысокими голыми, бетонными быками, казалось, нелепо торчащими из воды по берегам. Сказать честно, и похоже не было на строительство моста. Так, что-то непонятное. Потому и не запечатлел на плёнку. Жалею.

Уже позже, через пяток лет довелось пронестись по нему, в одном из туристических автобусов, любезно предоставленных нашим консульством для экскурсии экипажа. Не отрывая взгляда от плывущих мимо городских красот, угощались рахат-лукумом из пёстрых коробочек, разноцветного-разновкусного, шесть кубиков в каждом. Первая мысль, — домой, гостинец заморский.
Фиг! Краснел, но стрескал в улёт, пока по мосту мчались. Глазел в окно, и как бы невзначай… Только одну… Ну, ещё одну и всё! Ну, ещё эту зелёненькую, наверняка с фисташками… Стыдно, Озернов! До сих пор…

На купленной тогда открытке, мост выглядел так:



Дальше, был дворец султана с куском внушительной ржавой цепи, когда-то перекрывавшей Босфор от прохода вражеских судов, и экспозицией второго в мире по величине бриллианта. Пройти к нему можно было, только через строй-коридор свирепых турецких янычар-десантников, одетых в тёмный, волосатый войлочный «камуфляж», и с короткими автоматами в смуглых руках наперевес. Маршрут был втиснут в узкий лабиринт из мощных, блестящих трубчатых ограждений. Туристы гуськом внутри, десантники снаружи. И были выстроены все эти извивы в ковровом зале специально заковыристо.

И вели они к стойке с кубом прозрачным, в центре которого, на тёмно-синем, ближе к чёрному бархате, лежал он, размером с яйцо индюшачье, играя в лучах специальной подсветки тысячей граней.

Фотоаппараты отбирали на входе.

Пушки, ядра, роскошь восточного дворца. Не расслабляться, комсомолец Озернов, больше гордости! Вражеские пушки, ядра! А мы бивали их, и если что!... Будет всем и Синоп, и Чесма, и Гангут в придачу. Добавим полосок на гюйс морской формы твоей курсантской, что сменил недавно на комбез механика, флот не опозорим.

Не знаю, сохранился ли сегодня незабываемый аромат восточного морского города-великана, удивительно сочетающий в себе запах моря, жаренной, свежей рыбы, кофе, фисташек, добрых табаков, сладких кальянов, вековой толщи ковров мечетей, камня стен крепостных, и ещё тысячи запахов векового колорита великого города-ворот моря Чёрного?

Часть вторая

Мусульманский Восток не живёт без музыки. Везде, где нет войны, она доносится отовсюду, из каждой лавки, кофейни, и ещё непонятно откуда. Смешиваясь, с часто висящими в воздухе мелодийными призывами муэдзинов на минаретах, она создаёт неповторимый магический, восточный колорит, так гармонирующий с гаммой ароматов настоящего кофе, кальянов, вкусно жареной рыбы и мяса, бойкой торговли, моря, и чего-то ещё неуловимо волшебного.

Под восточную музыку хочется делать детей, ехать во главе каравана на верблюде, раскачиваясь вместе с мешками золотых монет в такт его ходьбе, философствовать о вечном, жевать горячую лепёшку, запивая хладным хлебным вином, и между делом гадая, какие земли завоевать завтра, и что подарить второй любимой жене перед тем, как уйти от неё в опочивальню к третьей.

Восточная музыка завораживает, уносит в гаремы, чётки, величие, нарды, кинжалы, баранов на вертелах и пески. Похоже, в шестнадцатом рождении я был султаном. Феска мне и сейчас идёт. Чалму не пробовал, но думаю, будет сидеть, как влитая. Особенно, если над ней будет витать пара опахал, а перед ней, неистовствовать в танце живота пяток юных наложниц.

Встретив вот такую колоритную картину во дворе мечети Айя – София, комсомолец Озернов малость обалдел, будто накурился самого лукавого кальяна, в самой тайной кальянной. Под вековым деревом расположился турецкий бард, а может, и самый настоящий бедуин с флейтой. И был слышен, только её тихий мудрый звук, как будто не было вокруг многомиллионного Стамбула, и толп туристов в непосредственной близости. И был он отрешён от бренного мира, как и звуки, извлекаемые им из простого инструмента.

И поддался я магии увиденного, и потерял счёт времени. И, только возвращённый в него, кем-то из экипажа, — «цигель-цигель, ай лю-лю, «Михаил Светлов» (читай «Грузия»)», очнулся, фоткнул этот фрагмент другой галактики, кинул монет в банку, двинулся в мечеть.



Один из величественнейших и роскошнейших храмов Византии, обставленный по углам чуждыми христианству минаретами, впечатлял грандиозностью и древностью. Даже такому, искушённому экзотикой моряку, за плечами которого уже была кругосветка «По странам, бывшим колониям британской империи», было чем восхититься, чему снова удивиться.

Редкого экскурсовода не слушаю в пол уха. С дамой из консульства, проводившей ту экскурсию, повезло. Рассказывала не монотонно-заученно, уставшим от однообразия, повторяемого изо дня в день набора цифр, имён и дат, но крайне интересно и эмоционально окрашено.

Не стану здесь изображать из себя Википедию, скажу лишь, об одном из запомнившихся, нюансе. Весь пол главного зала храма был устлан роскошными коврами. Бросилась мне в глаза некая диспропорция в геометрии интерьера, искусственное, что ли несоответствие в сторону завышения уровня пола всему остальному. Спросил. Оказалось, ковры в мечети, это пожертвования прихожан. Причём, там принято было, не знаю, как сейчас, настилая новые, не снимать старые. Оттого уровень пола, по прошествии многих лет, постепенно повышается, а нижние ковровые слои истончаются под весом верхних и медленно истлевают.

Полтора десятка веков огромный купол Святой Софии слушает шёпот миллионов, пришедших просить чуда к плачущей колонне.

И даром, что древний христианский собор, османы рейдерски отжали под мусульманскую мечеть. Сегодня он превращён в музей, где можно встретить верующих всех конфессий мира, вплоть до комсорга машинной команды советского лайнера. Лови цитатку во расширение кругозора:


 


Вставлял колонне палец, загадывал, вращал, пытался не отрывать ладонь. Пробовал несколько раз, — больновато, глуповато-замысловато, на 360 град. анатомически невозможно. Дланями приложился, да. Колонна, при мне не плакала, в отличие от нетерпеливой очереди, ждавшей за спиной, когда я закончу мучать полированное отверстие и небеса. Даже допускаю, что колонна малость хихикала на мои потуги чего-то выклянчить в чужом, да ещё и «перелицованном» храме, да ещё и с комсомольским билетом в тумбочке каютной.

Как и все, снимал обувь на входе в мечеть, шёл носками по коврам. Там реальная выставка обуви всех времён и народов. От загнутоносых турецких тапочек, до японских котурн, кож от крокодиловых, до сафьяна, парчи набивной среди брендов моГуччих, саламандровских. К слову, если верить экскурсоводше, за полторы тысячи лет не было случая, чтоб от мечети украли, хоть шнурок. Вот! Ведь может же человечество без воровства!

Запечатлелся во внутреннем дворе мечети, но уже двумя годами позже. За спиной бесполезно молится неизвестным богам девица. Если память не подводит, официантка ресторанной службы т/х «Грузия». Её боги промолчали. Шансов на роман и создание судовой семьи со мной у неё не было. Может и зря. Потому что, через пол года женился на пасс. администраторше… дурак молодой. Эту грустную историю ты помнишь. Напомнил, лишь затем, чтоб не забыла, с кем имеешь дело.



Стамбульский базар

Моряк дальнего заплыва, кому, как не ему, таки знать, что такое базар. Оно понятно. Моряк-базар, базар-моряк. Не знаю, как там нынче, а у советских моряков было, только так. Кормились мы с базаров вещевых, они были основным источником заработка.

Бултыхались морячки в море и базарах заморских, а их женщины в комиссионках и промрынках отечественных. И каждый мариман овладевал непростым искусством превращения своих скудных валютных зарплаток в хрустящее советское дензнаковое счастье. И очень скоро, велением жизненным, становился мастером сего странного искусства.

Тема достойная отдельного многотомного повествования, в котором можно собрать тысячи удивительных, смешных, детективных, контрабандных и, даже любовных историй. Если моя машинка времени не забастует, заглянем и в те памятные кущи.

Там же мелькнут и припортовые ряды, кварталы маклацких лавок, заточенные сугубо под моряков, в основном советских. Флот страны советской в прошлом веке был непререкаемо громаден в мире, а масштабы сией социо-коммерческой галактики впечатляли.

Отойду от дел инженерных, ударюсь напоследок жизни в литераторство, отпишусь и в ту сторону непременно. Взгрустнёшь и обхохочешься! А пока, коротенько, наброском продолжу мой Стамбул.

Все базары понятно схожи, где бы не находились, чем бы на них не торговали. Но восточные, азиатские, китайские, африканские, индийские например, в моём разумении, восприятии стоят очень отдельно. Как впрочем, и сам Восток, Азия, с их магической культурой, ещё не тронутые в те годы костлявой рукой глобалидиотизма, не обигмаченные цирквилизацией, не застеклённые прогрестрессом.

Многолетне видя и погружаясь в эту культуру, бесконечно сожалею от осознания самой возможности растворения со временем этих миров в общем знаменателе унифицированной стекло-бетонной серости мира Запада. Хотя, и наоборот не хотелось бы. Всё агрессивнее оба.

Для меня Восток, это, прежде всего и всегда Сказка. И не вижу причин не доверять своим таким чувствам. И сохраняю их в себе, и не стоит это трудов. И делюсь этим, при каждой возможности. Делиться Сказкой так приятно.

Стамбульский базар совсем недалеко от порта. Базары на Востоке везде жмутся к порту, к воде, к рыбе, к морякам, грузам, туристам. Оно понятно, моряки и туристы народ спешащий, стоянки судов коротки. Рыба не любит сухопутных дорог. Ей, если уж попалась в сеть, лучше сразу на огонь, свеженькой, чтоб не мучиться.


Как во всяком великом городе, стамбульский базар огромен. И за все мои многократные посещения, вряд ли я там наследил собой больше, чем на одной его четверти.



При всём моём любопытстве, времени всегда не доставало. Но, хуже того, «романтичным» прогулкам окрест мешало ещё и присутствие рядом двух обязательных спутников из экипажа, нацеленных, сугубо на посещение определённых рядов с подходящим для коммерции товаром.

Согласно «Правилам поведения советского моряка за границей», увольнение в загранпорту полагалось ходить, только в составе группы из трёх человек, один из которых, старшой, как правило, из командного состава. Когда сам дорос до старшого, стало легче.

Как не присесть на корточки или не постоять у колоритной парочки, играющих в нарды на базарной улице, под развешенным на плечиках товаром, турецких мужичков, попивающих чай и кофе из миниатюрных чашечек или стеклянных стаканчиков. Как не попробовать понаблюдать за ними ненавязчиво, перекинуться парой приветствий, фраз… Нереально, когда чуть поодаль стоят двое твоих одногруппников, нервно мусолят глазами часы и крутят пальцем у виска на каждой пятой минуте.

Как не завязать обстоятельный разговор с чеканщиком, торговцем кальянами, курительными трубками на русско-английско-тарабарском, полужестовом языке… Невозможно по той же причине. Промолчат, но не поймут. Фиг ли! Это ж трубки, не дублёнки, мохер, гипюр!!! Хорошо, если поблизости на прилавках есть такое. Тогда отвлекутся от тебя на время в делах своих ко’ммерских.

Эх, как ловко обегают тебя и бесконечный поток людей эти мальчишки-разносчики чая и воды, с почти десятком хрупких стекляшек, фарфорочек на круглом подносе, и с белой полотняной салфеткой, перекинутой через худой рукавчик! Как удаётся им не опрокинуть всю эту хрукость, не уронить в толпе, выписывая такие пируэты и па через голову прохожих?!

Хочешь золота? Много, разного, почти настоящего и настоящего с бирочками сертификатными, которые рисуют на соседней улице?



На! Вот они золотые ряды, пещерки Али-Бабы. От лотков, точно таких же, с которых торгуют меховыми трусами и дублёнками, до застеклённых пещерок в коридорах с каменными сводами. Сим-Сим, откройся! В пещерах каменных всё солидней, но так же восточно двусмысленно, как и везде. Фальшь перемешана в металле и продавцах, с редко узнаваемыми настоящими драгоценностями.

Базар клокочет.

Глаза разбегаются, не собрать. Не успеваешь удивиться одним, тут же не успеваешь другим. Всё живое, экзотичное, яркое, просится в руки, на плечи, в сумку, в рот.

Что это, там между нагромождений висящих, чуть не в небе штанов и дублёнок, разложенных по бокам груд одежды и кож? Странный просвет, калитка,… и что-то за её решёткой? Пошли, глянем? Нет? Ладно, я быстро, далеко не отходите! Одногруппники отстали.

Путь преграждает пожилой турок. Нельзя! Уговорил на глянуть. В гуще базара островок дворика, пустынность которого на фоне базарной всеатомности вызывает восторженность, оторопь и молитвенность. Турок чуть говорит по-нашенски, родственники в Азербайджане. Это чьё-то семейное кладбище. Многосотлетнее. Пока досточтимый аксакал отвлёкся на что-то, сфоткал тайком, нечестивец.

Ничто не случайно. Зачем разглядел это невероятие в таком месте, зачем небеса именно мне его показали?! С годами дошло. Наглядное подтверждение возможности сосуществования хаоса жизни с вечным покоем. Их полную взаимосвязь и проистекание одного из другого. Можно нагромоздить сюда кучу философий, и наверное, извлечь из них премудрости горсть.

Как студент третьего курса заочного судомеха ОИИМФ-а, не растерялся, извлёк, и она очень пригодилась в разумении философской категории единства и борьбы противоположностей из курса диалектического материализма, экзамен по которому был не за горами.

Торговцы. От юнца до старца, и ни одной женщины из них. Не Европа, чай! Торговля на Востоке дело святое, прости наш Господь! К ней женщину не подпустят. Нигде на Востоке, да и в Африке, где был, не встречал на базарах женщин торговок. Как это мудро! Не должна восточная женщина общаться с кем ни попадя. Другими талантами должна быть богата, другим сосредоточена. Не всякому позволено с ней заговорить, а уговаривать, только мужа должна, угождать, только ему.

А тут, Озернов какой-то, с вопросами, желаниями, улыбками идиотскими полезет. Кинжал, смерть, шашлык, секир башка! Нравится мне такой подход. Правильный он, мудрый. Здесь опять моё султанство инкарнационное взыгрывает. Муж, — Господин, кормилец, защитник. Жена… — друг, мать, товарищ, и брат! Точка.

Восточные торговцы талантливы. Это вам не поляки, из маклацких лавок припортовых, коих в те времена по всему миру до Австралии была раскидано тьма. Фальшиво лебезливые, при том, затаённо-презрительные, паталогически жадные торгаши. Не знаю почему, но их по свету больше всех остальных в ту пору промышляло.

Чувствуете разницу, торговец и торгаш? Восточный торговец, это почти всегда талант. Тоже обкрутит, обведёт, втюхает, запутает, но как! Красиво, с эмоцией, обращением пять к раз к Аллаху глазами к небу, с длинными тирадами уровня молитвы, с любящими глазами и клятвами в вечной преданности всему твоему роду. Пестня!

Но, увидев в покупателе ум, понимание, юмор, хватку, открытость, расположится к нему до слёз, почти не наигранных, уважением внутренним, и поимеет его не больно, соблюдя и свой интерес, и его не разорив.
 

Восточный, стамбульский торговец, — психолог, полиглот (большинство сносно общается на русском и ещё трёх языках в объёме нужных торговле фраз). Он весельчак, калькулятор, немного бандит, и часто философ. Совладай с таким. Только дружить! Семьями…

И, когда часто заходили круизами в Стамбул, завёл я себе несколько таких дружбанов, которые, завидев меня задалёко, криками радости и приветствий ставили пол базара на уши. И все эти пол базара радовались вместе с ними, выражая радость улыбками и приветственными жестами.

Что радость покупки, в сравнении с радостью стольких турецких людей к тебе и твоему кошельку! Пролетарии и базарии всех стран соединяйтесь!

На том базаре резко обостряется работа всех пяти органов чувств, а главное, воображение. На ум идут слова Магриб, Алладин, Коран, лампа, сокровища, суры, динар, пещера, янычар. И все они смешиваются в один кальянный дурман, волшебно заполняя сознание, и вытесняя из него последние решения последнего партсъезда и офицерского собрания экипажа.

Про глаза я уже говорил. Руки тебе не подчиняются, хватают всё подряд, щупают, подносят к носу, который сам занят перевариванием восточных ароматов кож и кофе. Уши шевелятся в разнобой в попытках услышать всё сразу, — музыку, гомон базара, самое выгодное предложение торговцев.

Руки не понимают простой вещи. Если они взяли что-нибудь с прилавка, и даже сразу положили обратно, — всё! Ни они, ни остальное тело себе не принадлежат. На него мгновенно заявляет права собственности владелец прилавка. Если тело пытается сменить диспозицию, уйдя к другому прилавку, это практически невозможно. Новый владелец тела загораживает своим тщедушным путь к отступлению, падает в ноги, машет своими руками, как гусар, отгоняющий саблей дождь.

Попробуй уйти не купив. Принятие отвергающих поз, категоричность занятия твоего рта горячим, хрустящим колечком с сезамом, означающим невозможность продолжения разговора, положения не спасают. Только, позорное европейское бегство, с подставлением спины, под летящее вдогонку, — «Вах, не джигит!» или чего-то ещё, слава Богу, совсем не понятного.

Это весело, интересно. Тот базар завораживает сочетанием современного бытия с многовековым укладом и мудростью, в которые ты никогда не проникнешь, которые никогда не постигнешь, как не старайся. И, только потому, что ты из другого мира. Мира борща, снега, берёз, других молитв, обетов, куполов, другого Солнца, других корней и рассветов.

И когда наступает час возвращаться в свой мир, всё дальше отходя от этой Сказки восточной, наплывает лёгкая грусть расставания с ней, её ароматом, пением рабынь, звоном чеканки, волшебством табаков и живой, откровенной еды, таинством восточной души. Хочется унести с собой кусочек этого пёстрого лоскутного одеяла. Чтобы там, в своём мире суровых зим и технологий, укрываться им иногда, доставая его из кладовок памяти мариманской.

О свет очей моих, ты видела краешек моего Стамбула, познала одну из тайн моей любви ко всему восточному! Сейчас в моём европейском жилище струится дым совсем не турецкого табака, чуть звучит совсем турецкая музыка, и твой немножко падишах пожёвывает изюм по ягодке, в струях маленького вентилятора, заменяющего ему сотню опахал.

Как жаль, что Скайп не способен донести в вашу далёкую Сибирь, и сотой доли той гаммы воспоминательных иллюзий, кои витают во мне, при написании строк сиих! И всё же льщу себе надеждой, что удалось мне окунуть тебя в их нектар фотографический. Жму кнопку «Стоп» моей машинки времени. Пусть отдохнёт до нашего с тобой следующего путешествия по свету и времнам.

Всегда твой…

Рига. Май 2019 г.