Стало уже привычно с обеих сторон, что литовцы публично говорят или пишут про Россию или плохo, или ничего, вряд ли эта привычка так уж позитивна. С другой стороны, сегодня уже российские политологи, пока что чаще всего прибалтийские, т. е. живущие в Калининградской области, заговорили о проблематике литовской жизни и политики, так что хочется дать их статьям какой-то симметричный ответ, но такой, который не будет разжигать разногласия между нашими странами. Думаю, моя позиция тут понятна: разжигающих разногласия и так хватает, притом на разных уровнях...
 
Начну с того, что значительная часть российской интеллигенции всегда уважала американский народ, его стремления, образ жизни американцев и т. п. Члены компартии в советское время в этом смысле составляли отдельную группу, но и они не смогли помешать привязанности российской интеллигенции к США.
 
В шестидесятые годы привязанность уже превратилась в целое подражание стилю и образу жизни – коммунисты в то время пытались этому противостоять, но позже шаг за шагом отступали, дозволяя всё новые порции "западного", а по сути – американского. С приходом к власти команды Ельцина американизация была возведена чуть не в ранг официальной политики страны.
 
В то время произошло и первое изменение в настроениях российского общества. Если во времена всевластия КПСС следование западным модам могло означать оппозиционность, и многие люди следовали им как раз по этой причине, то теперь, с приходом демократии, всё новое американское и западноевропейское стало означать просто что-то чужое как до этого чужим считалось аналогично что-то индийское, китайское и пр.
 
Правда, американское и западноевропейское влияние, хотя и чужое, было в разы сильнее любого другого влияния. Этому способствовало несколько причин. Одна из них – изобретение и внедрение в США и Западной Европе вычислительной техники, электроники, а на этой почве и средств связи существенно нового поколения (что повлияло за собой, кстати, и существенные изменения технологий промышленного производства). Вторая причина – уже упомянутая предрасположенность части российской интеллигенции. Были, конечно и другие причины, но они, пожалуй, не так важны.
 
За исключением одной. Несомненный толчок в сторону Запада дала вера жителей бывшего СССР в то, что вместе с приходом в Россию демократии кончилась холодная война и что Россия стала полноправным партнёром в политических конструкциях западных держав.
 
Интересно то, что вера в конец холодной войны имела чуть не большее значение, чем объективная информация о том, где и как Россия участвует в организациях Западных стран. Последнее объясняется тем, что западные политические структуры очень разветвленны, многочисленны и имеют много уровней – в одни из этих структур Россия была принята полностью, в другие частично (на правах наблюдателя, "ассоциированного члена" и пр.), а в третие не была принята совсем.
 
Один из парадоксов тут заключается в том, что часто обыватель узнавал об участии России в той или иной организации только после того, как западные страны приостанавливали членство России в этой организации. То, что сеть организаций широка и разветвлена, делало приостановление членства малоэффективным, если смотреть со стороны того же обывателя. Тем более, что те, кто жили ещё при СССР, хорошо помнили время, когда страна вообще не участвовала во многих из этих организаций, и ничего: с Советским Союзом Запад считался точно уж не менее, чем с послеельцинской Россией.
 
Другое дело – политическая и дипломатическая элита современной России. Тут любые намёки на исключение России из тех организаций, в которые она была допущена при Ельцине или даже при Горбачёве, принимались очень чувствительно, но чувствительность эта имела, если так можно выразиться, мужской характер.
 
Своей выдержкой российские политологи и политики сумели достичь того, что о возобновлении холодной войны заговорили в одно время и в России, и на Западе.
Этим Россия достигла явной политической победы в пропагандистской дуэли: Россию стало невозможно винить в том, что именно она возобновила холодную войну.
 
Мы все знаем, что камнем преткновения стал вопрос Крыма: появление в Крыму "вежливых людей", референдум и переход полуострова под юрисдикцию России. Но если бы это случилось вдруг внезапно, без опыта более двух десятилетий общения России и Беларуси с Западом, то "Крымская весна" или не состоялась бы совсем, или не была бы воспринята российским обществом так однозначно.
 
С другой стороны, меры, которые Западные страны приняли в ответ на "Крымскую весну", кажется, подтолкнули многих россиян к мнению, что окончание холодной войны и вовсе было иллюзией, что те двадцать пять или сколько там лет после упразднения Берлинской стены были не периодом после холодной войны, а просто на просто перемирием в холодной войне, и перемирие это, наподобие сегодняшнего минского перемирия в Донбассе, то и дело всё время прерывалось разными нарушениями в виде упрёков, которые  намного чаще звучали со стороны Запада в адрес России чем наоборот. 
 
Интересно, что такие упрёки тогда не развеяли любовь к США тех россиян, о которых шла речь в начале. Так происходило, возможно, потому, что общим знаменателем всех таких упрёков было указывание на недостаток демократии в России по сравнению с западными странами: российские сторонники американского образа жизни на самом деле были обеспокоены тем, что демократия в России имеет слишком неглубокие корни, и им, возможно, казалось, что лишние предостережения не помешают.
 
Но так было раньше. Договорённости о будущей отставке Януковича, достигнутые в дни февральских событий 2014 года сами уже пахли переворотом: в них действующий президент Украины под давлением, в том числе лидеров западных стран, согласился до осени уйти в отставку, – но, как мы знаем, даже эти договорённости не были соблюдены. Такой явный отход Украины от концепции правового государства поставил перед прозападной частью российской элиты острый вопрос: куда в данном случае запропастились ярые блюстители демократии от Запада.
 
Для россиян именно это событие со всеми его обстоятельствами, а не "Крымская весна" стало поворотным, и поэтому сформировались два совершенно разных подхода. С одной стороны, западные политики хотят считать, что Россия безосновательно аннексировала Крым, с другой стороны Россия указывает на переворот в Киеве как на поворотное событие, которое неизбежно повлекло за собой всё остальное.
 
Элементарным всё это кажется только с первого взгляда. На самом же деле продолжение нынешнего положения чревато глубокими изменениями в мышлении россиян, особенно, в мышлении интеллигенции.
 
Как во времена Ельцина американизм потерял флажок оппозиционности, так во время после "Крымской весны" (а также и событий на Донбассе, и вообще всего, что происходило на политической сцене в 1913 – 1916 годах) американизм, пожалуй, теряет привлекательность в России в целом.
 
Правда, можно полагать, что в большинстве случаев это изменение не будет иметь обратного действия, то есть то, что уже заимствованно у американцев, от этого россияне не откажутся и тем более не вернутся к советскому, но это означает окончание заимствований и начало более аутентичной культурной, политической и экономической жизни.
 
Другое дело, что сегодня вряд ли кто может сказать, как эта жизнь будет выглядеть в реальности. Такая неизвестность, конечно, интригует, и, можно сказать, сегодняшняя Россия становится раем для политологов и разного рода предсказателей будущего.
 
Ведь здесь мы имеем дело не только с одним убыванием симпатий в отношении Соединенных Штатов, но и с интереснейшим явлением, приобретшим имя "советской Атлантиды", а также, как это ни печально автору статьи, как гражданину Литвы, изредка и с настоящим империализмом русских,– все эти течения должны будут находить какой-то компромисс между собой, а словосочетание "сильная Россия" должно будет возыметь не только военное, но и более общее значение в области культуры, навыков руководства и обычаев повседневной жизни.
 
Не исключено при этом, что эволюция в данном направлении уже происходит, только мы просто этого не замечаем, и что изменения остаются незамеченными даже матёрыми идеологами. Тут вполне возможна ситуация, когда идеология последует за практикой, а не наоборот.
 
Не исключена и возможность того, что Россия будет в какой-то мере учиться, например, у Беларуси, хотя эти слова не следует понимать в том смысле, что Россия будет подражать именно политической системе последней – более вероятен для России свой способ возврата в активную жизнь "советской Атлантиды", который будет отличаться от белорусского.
 
Словом, вопросов тут больше, чем ответов. Ясно одно, россияне сегодняшние должны будут вложить много созидательного труда в поприще социального, экономического и культурного строительства, им придётся, следуя выражению их президента "мотыжить как святому Франсиску".
 
Но к этому они – будем оптимистами – кажется, готовы.