---

Три трагических события одной недели с одинаковыми медиа-последствиями: убийство российского посла в Анкаре, наезд грузовика на рождественскую ярмарку в Берлине и авиакатастрофа над Черным морем.
 

---

Что между ними общего? Час триумфа уродов: первый (Мевлют Алтынташ) театрально застыл на обложках таблоидов с пистолетом в руках на фоне расстрелянного тела. Второй (Анис Амри) красиво раскинул руки, окропляя кровью миланскую мостовую. Третья (Божена Рынска) весь вчерашний день хлопала коровьими ресницами со всех телеэкранов страны.

Пусть первые два персонажа своей минуты славы и не увидели — это уже не важно. Это с возрастом понимаешь, что слава — ничто, самое дешевое из всего, что может подарить тебе жизнь, а с высоты их двух с хвостиком десятков лет, вероятно, думается иначе.

Последний газетный «герой» — вернее, последняя — в силу возраста должна бы уже об этом догадываться, но у нее другой расчет: каждый провокационный пост на ее страничке в «Фейсбуке» — грошик в кошелечек, без разницы, что продаем — поношенные сапожки, мат или слегка использованную помаду…





Не я первая это напишу, но повторить вынуждена — мы, журналисты, сами рождаем этих уродов, потому что о них пишем.

Сколько жизней удалось бы спасти, если бы телеэкраны не дали состояться часу их общественного триумфа! Вот увидите — скоро у всех у них будут последователи, которые тоже захотят попасть в Историю: выстрелят, угонят, насочиняют.

Так зачем, скажите вы мне, мы о них пишем и говорим, если они именно этого и добиваются?


Проверено. Мин нет

Есть много способов, как можно было бы избежать этого медиашума, от самых экзотических (не проводить выставки, не открывать рождественские ярмарки) до самых скучных (окружить потенциально опасные объекты рамками, настроить вокруг ярмарок баррикад из защитных тумб, обложить автора постов штрафами за каждый случай публичного хамства).

Все это сделать реально, но затратно.
 
Есть другой способ, невероятно эффективный и дешевый: ничего о «героях дня» не рассказывать. Вообще. Чтобы потенциальный любитель пострелять на вернисажах или поугонять фуры заранее знал: героем дня он не станет.

Именно об этом должны между собой договориться журналисты, а не о том, кто первый узнает домашний адрес террориста и снимет стоптанные кроссовки у порога его квартиры.

Не думаю, что я делаю открытие: если бы в июле нам не показали во всех подробностях наезд грузовика на толпу во французской Ницце — не было бы и декабрьского теракта в Берлине. Это же калька! Неудачная копия, коих еще будет много.

Пусть все эти твари будут вообще лишены слова.

 

Eсли бы в июле нам не показали во всех подробностях наезд грузовика на толпу во французской Ницце — не было бы и декабрьского теракта в Берлине. Это же калька! Неудачная копия, коих еще будет много.
 

Хоронить исламских террористов с собаками или свиньями, как это делают в Индии, очень неплохо — пусть так, если иначе они не понимают. Но нам, журналистам, надо выработать свой кодекс, чтоб каждый такой персонаж знал, что он умрет в бесславии, что на суд по его делу не пустят зевак, а его самого похоронят в неизвестном месте и без таблички.

Может быть, тогда пропадет смысл делать то, что они творят?


Во времена СССР во всех редакциях сидел цензор, который лично вымарывал из заметок сведения, которые не следовало знать советским гражданам. Я это помню смутно, скорее знаю по рассказам старших коллег: кабинет его всегда был закрыт, газетные полосы уносили и возвращали с пометками — из них вымарывались, например, адреса секретных объектов.

Посадить бы сейчас в редакции человечка, который ставил бы в уголке заметки знак качества: «Проверено — мин нет. Факт действительно имел место быть. Прочитаешь — не замараешься». Ну нет же сил больше отделять фейковые новости от настоящих!

Зачем вообще писать истории про трудное детство террористов? Или нам правда важно знать все про маньяков и извращенцев, хранящих дома детское порно?

В одной своей публикации лет десять еще наверно назад я во всем этом мусоре обвиняла интернет: как же на меня тогда обрушились в комментариях — вот-де, символ я дремучего консерватизма, допишусь до того, что в России закроют доступ к популярным сайтам.

Ни до чего я в итоге не дописалась — если редко-редко и выскакивает на экране компьютера табличка Роскомнадзора, то но совсем не на тех ресурсах, о которых шла речь.

Но журналист, по сути — тот же маньяк, только неопасный, ему тоже нужен его час триумфа. Готовы ли мы, кто, как и преступники, тоже живем моментом славы, отказаться от эксклюзивов?

 

Мевлют Алтынташ театрально застыл на обложках таблоидов с пистолетом в руках на фоне расстрелянного тела.
 

Гражданская гигиена

Ну вот, скажут мне — дожили: сначала вернем цензуру, потом разговоры на кухнях, затем начнем лишать российского гражданства особенно агрессивных идиотов — и построим в итоге то самое общество, от которого ушли... Которое в конце восьмидесятых сами отталкивали руками и ногами, радуясь тому, что перестройка принесла свободу слова.

В прошлое возвращаться не хочется. Но как в XXI веке соблюсти уровень гражданской гигиены? Как не запачкаться?

На внутреннего цензора в данном случае рассчитывать не приходится. Он спит. Он просто устал от этого информационного мусорного потока, который обрушился на страну 30 лет назад. Поэтому процесс подачи плохих новостей надо как-то регулировать сверху.

Недемократично, конечно — а что делать? Разве лучше показывать террористам в прямом эфире действия спецназовцев, как это было на Дубровке? Или множить истории о бесконечных смертницах с поясами шахидов?

 

Как могло бы теоретически выглядеть освещение терактов?

Ну, например: террорист стреляет перед камерой, подгадав момент — трансляция немедленно прерывается.

Фотографы, оказавшиеся на месте, не бегут продавать снимки таблоидам, зная, что за публикацию, на которой террорист выглядит благородным мстителем, можно сесть в тюрьму.

Дополнительная информация о происходящем выдается исключительно в интересах безопасности людей, все остальные кормятся выверенной информационной сводкой.

Газеты выходят с портретом убитого, а не преступника.

По телевизору не показывают ни распластанное тело, ни плачущих на похоронах родственников.

И, что самое главное — не плюют нам в лицо портретом того, кто убил!
 

Это лишит нас работы. Но не более того, чем лишают ее сейчас социальные сети — на фоне информационной войны с журналистами и так уже никто общаться не хочет, так какая нам тогда разница?

Новости станут одинаковыми и скучными — но девочки-подростки после талантливо-написанной газетной заметки не будут массово прыгать с крыш девятиэтажек, а люди с неуравновешенной психикой — звонить в полицию по поводу якобы заложенных бомб.

Кино опять станет интереснее, чем жизнь.

Зато в этом недемократическом обществе все будут живы.


Вместо послесловия

В завершение — несколько строк про любовь, которую не зря считают болезнью: ну ладно клоунесса Божена, карикатурный образ, который давно уже смешит все журналистское сообщество. В интернете — с десяток петиций с предложением лишить ее и ей подобных российского гражданства.

Идея интересна хотя бы тем, что наводит на страшное подозрение — так ли не прав был СССР, выдворяя в 70-х Солженицина, Буковского, Войновича и всех прочих? Кто знает — может, там все происходило точно по той же схеме, что и сейчас?

Полноте — гражданка Рынская это гражданство все равно не ценит, иначе б не торговала родиной на каждом зарубежном перекрестке. Весь этот шум вокруг нее только придаст значимости ее персоне, к тому же она его немедленно монетизирует.

Есть и другие элегантные способы воспитания трудных подростков типа о-очень тщательного исследования задолженностей по квартплате при каждом пересечении границы. Или о-очень медицинского пограничного досмотра. И пусть весь ее бизнес-класс подождет… Не писать о ней, не цитировать, закрывать перед ней двери ресторанов и тусовок.

Одним словом, брезговать — вот и всё.