---

На днях украинские власти отчитались о строительстве Великой Пограничной Стены, которая должна надежно защитить Украину от российских агрессоров.
 

---

Как оказалось, спустя почти три года этот разрекламированный объект готов всего на 14 процентов. Хотя «Восточный вал», как назвал стену украинский премьер Яценюк — не переживая по поводу неудобных исторических аллюзий — уже обошелся казне в 850 миллионов гривен, а значальная стоимость проекта была на глазок оценена правительством в полновесный миллиард долларов.

Эта новость актуализировала тему великой стройки, которую опять стали обсуждать на украинских телеканалах.

Я слушал одну из таких дискуссий. Ее участники не интересовались, куда пошли выделенные на стену деньги, и в чем состоит целесообразность протянутого в степи забора, который всего лишь должен был выиграть выборы для «Народного фронта» и освоить толику наших денег. Их волновал недопустимо медленный темп строительства, в котором наверняка виноваты окопавшиеся во власти украинофобы.

Эксперты тревожно говорили о том, что страну надо закрыть не только с востока — нужно также укрепить ограждения на юге, при въезде в Крым, и на протяженной границе с Приднестровьем, где тоже шастают россияне.

А еще один патриот напомнил, что войска агрессора стоят на территории Беларуси. И было бы неплохо построить там, на севере, укрепления против путинских ходоков.


Я мысленно представил себе географию будущей стены, которую рисовали в студии эти люди. И понял, что она должна охватить собой практически всю Украину — кроме запада, где стена построена с другой стороны.

На секунду мне показалось, что я вижу живую сцену из антиутопии российского концептуалиста Сорокина, которая известна нам по повести «День опричника» и сборнику «Сахарный Кремль».

Ее действие разворачивается в недалеком тоталитарном будущем, когда в стране восторжествовал лубочный консервативный режим, основанный на политике репрессий и возврату к «традиционным ценностям». Наступление архаики в сочетании с развитием информационных и биологических технологий создало причудливый мир национального киберпанка, а страну начали обносить Великой Русской Стеной — ради обороны от грозящего извне супостата. Хотя с ее строительством тоже возникали промедления и проблемы:
 

«Знает это Марфуша. Знает, что никак не завершат строительство Стены Великой, что мешают враги внешние и внутренние. Что много еще кирпичиков надобно слепить, чтобы счастье всеобщее пришло. Растет, растет Стена Великая, отгораживает Россию от врагов внешних. А внутренних — опричники государевы на куски рвут».
 

Уже одна эта сорокинская цитата передает в себе содержание пропаганды, которая три года строится вокруг реальной Великой Украинской Стены. В ней емко помещается все, что говорят нам о внешних и внутренних врагах, которые виновны во всех наших бедах и злодейски мешают нашему выстраданному на майдане счастью. Они и вовсе погубили бы нас, если бы их не изничтожала мудрая патриотичная власть, живущая одними помыслами о благе народа.


Но это далеко не все. Перечитывая «Сахарный Кремль», можно увидеть пугающе точные соответствия с новой украинской жизнью.

Чего стоит героизированный рассказ о местном варианте революции достоинства, когда Кремль торжественно перекрасили в белый цвет, и в одночасье снесли «мавзолей со смутьяном красным». Разве это не про нашу страну, где размалевали в желто-голубое тысячи стен и заборов, одновременно порушив тысячи памятников революционным смутьянам и бунтарям?

Тут же, рядом, встречаешь до боли знакомые слова, с призывом отказаться от газа во имя будущего страны.
 

«Теперь уже все в Москве печи топят по утрам, готовят обед в печи русской, как Государь повелел. Большая это подмога России и великая экономия газа драгоценного».
 

Разве это не прямая речь министра социального обеспечения Розенко, предложившего украинцам перейти на дрова, чтобы помочь родине?

Множество других предсказаний о российском мире «Сахарного Кремля» сбылись в Украине так точно, будто писатель увидел наше будущее в наркотическом трипе.





К примеру, разъезжавшие на лимузинах опричники являются прототипом украинских парамилитарес, которые имеют право безнаказанно третировать простых украинских граждан. То, что они совершают уже три года при полном попустительстве власти — наплевав на законы, врываясь в суды, уходя от ответственности за самые резонансные преступления — полностью отражает исконное значение слова «опричный»: «особый, не подпадающий под общие правила».

Нео-викинги из полка «Азов», которые служат личной гвардией одного из правителей Украины, и изображают побратимов из древнескандинавской дружины, во всем соответствуют сорокинским опричным героям, с их страстью к насилию, грабежам и реконструкторскими ритуалами под старину.

Вспомните, как сотник Парасюк глумливо раскидывал резиновые фаллосы по особняку беглого боярина Царева, чтобы потом предать его дом огню. Эта сцена словно срежиссирована по тексту писателя-постмодерниста, который описывает погромы и «мусорные люстрации» опальных вельмож.

Тем более что давно забытое слово «сотник», которое встречается у Сорокина как один из элементов искусственно воспроизведенной в современном мире архаики, действительно вошло в нашу реальную жизнь по итогам Евромайдана — вместе с элементами средневековой национальной одежды, которую носят теперь и под камуфляж, и под деловой костюм.

Обыкновенная вышиванка стала объектом настоящего традиционалистского культа. В мае, во время специально посвященного этой вышитой рубахе праздника, ее иногда заставляли принудительно одевать в бюджетных учреждениях, на частных фирмах и даже в судебных органах.

А украинские айтишники, этот устремленный в будущее авангард креативного класса, устроили общенациональный флешмоб, фотографируясь в вышиванках — абсолютно в духе сорокинского киберпанка, где тоже были в моде архаические одежды, вроде армяка, кафтана и зипуна.





Узаконенные доносы, которые обещает нам будущее «Сахарного Кремля», давно стали банальным настоящим для Украины.

Они превратились в общественную добродетель, о которой напоминают плакаты с требованием закладывать друзей и соседей из-за подозрений в «сепартизме», антигосударственной деятельности и нарушений закона о декоммунизации. Как мы помним, один патриотический олигарх даже предлагал украинцам деньги за эту охоту на ведьм.

Бдительные граждане доносят на соотечественников по любому поводу — за русский язык у официантов и продавцов, за публичный просмотр вражеского телеканала «Дождь», за запрещенные книги в библиотеках и книжных лавках (это всего несколько известных случаев из длинного перечня таких происшествий).

А сотрудники киевской IT-фирмы, куда недавно ворвался спецназ СБУ, узнали о том, что на них настучали собственные клиенты — за то, что они медлили с выполнением оруэлловского указа о блокировании социальных сетей и поисковиков. Хотя накануне погрома на фирме активно поучаствовали в упомянутом патриотическом флешмобе, фотографируясь в вышиванках.

Патриотическое воспитание детей доходит в мире Сорокина до нарочитого идиотического экстаза. Увы, сегодня это скучный жанр реализма.

Вы можете встретить такое практически в каждой украинской школе, где подростки регулярно рисуют милитаристские рисунки и распевают героические песни. Пока им вливают в голову приторно-сладкие мифы о великом прошлом своей страны, и учат ненависти к ее извечным врагам.


Конечно, все, что описано выше, имеет место в России — однако эти явления встречают там сопротивление у значительной части общества.

Либеральная интеллигенция ехидно высмеивает пошлость патриотической пропаганды, коллективно осуждает полицейское насилие и государственный произвол, бьет тревогу по поводу ползучего наступления клерикализма, которое никогда особо не волновало украинских патриотов (главное, чтобы это была своя, украинская церковь).

Достаточно влиятельная оппозиционная пресса (невиданное для нынешней Украины явление) — «Новая газета», «Эхо Москвы», тот же запрещенный в Украине «Дождь», «Радио Свобода», «Сноб», «Слон», «Colta», и другие ресурсы — предают огласке и расследуют практически каждый такой факт, опираясь на помощь целой пледы влиятельных оппозиционных блогеров.

Правозащитники, которых поддерживают фонды и международные институции, заняты противодействием политическим репрессиям и помощью политзаключенным — в отличие от украинских реалий, где они умывают руки или помогают преследованию политических оппонентов.

Публичный донос властям наверняка сделает представителя российской интеллигенции нерукопожатым в своей среде — как и призывы к войне и этническим чисткам, совершенно обычные у образованных украинцев. Войдя в московский офис, прогулявшись по улицам Петербурга, вы вряд ли увидите там кого-то в фофудье, кокошнике или косоворотке. Таких чудаков можно встретить разве что на этнографических фестивалях.





Важным маркером может послужить и культура.

Если российские писатели нередко фрондируют против власти, разоблачая государственный шовинизм — как это всегда делал сам Сорокин — то украинские литераторы почитают его как неприкасаемую святыню. Что, в общем, и определяет качественную разницу между двумя литературными школами.

Российские музыканты могут позволить себе записывать и исполнять антивоенные песни — а их украинских коллег линчевали бы за одну попытку сыграть нечто подобное.

Единственная антипатриотическая выставка в Киеве была быстро закрыта, а не так давно ультраправые разгромили инсталляцию вполне благонамеренного художника, который позволил себе не слишком лояльно затронуть тему войны. Однако в Москве за эти годы состоялись десятки таких перформансов.

Наконец — и это самое главное — в нынешней России постоянно проходят достаточно массовые протестные акции: многомесячные выступления дальнобойщиков, митинги противников жилищной реновации, а теперь и флешмобы сторонников оппозиции.

И хорошо, что они почти всегда находят активную общественную поддержку — пускай даже некоторые из либеральных оппозиционеров мечтают вернуть страну в демократию образца октября 1993 года.

В то время как украинская интеллигенция, свято уверенная в том, что за поребриком обитают зомбированные орды пассивных рабов, покорно терпит у себя дома все изощренные издевательства антисоциальной политики.

Именно потому, что власть держит ее в узде и шорах по-настоящему слепого патриотизма.

 

Разница между нынешней Россией и Украиной — это разница между авторитаризмом и тоталитаризмом.

Авторитарная система основана на политическом диктате — однако, она сталкивается с общественным сопротивлением, которое приходится купировать и подавлять.

Тоталитаризм знаменует собой единство общества и государственной власти: и это исключает любое инакомыслие, представляя его изменой.

Многолетняя пропаганда ксенофобии и антикоммунизма, помноженная сейчас на запрет неправильных книг, фильмов, телеканалов и социальных сетей, окружила провинциальную Украину настоящей стеной из мифов и предрассудков — куда более серьезной стеной, чем пропагандистское детище Яценюка.

В стране был сформирован шовинистический консенсус, который размыл, а местами полностью стер идейные различия ультраправых и либералов.

Именно это шокирует российских друзей майдана — вроде Милова и Собчак — когда они пытаются мягко указать украинцам на их вполне очевидные проблемы. И получают в ответ смачную плюху ненависти и агрессии.
 

Собственно, здесь и кроется природа реализованной украинской антиутопии, в основе которой лежит глубокая социальная деградация.

Перекрашенный в белое Кремль, о котором писал Сорокин, представляя его сакральным символом реакции, уже материализовался — и вдруг оказалось, что он построен не из сахара, и не из кокаина. Это «на вигляд біла, на смак жирна речовина», — как описан в пьесе Леся Подеревянского наш главный национальный продукт.

«Сальный Кремль» — лучшее ироническое название современного украинского общества. Предсказывая тоталитарное будушее, писатель обещал первенство россиянам, но за три года «демократических реформ» наши патриоты с ветерком обогнали соседей на крутых виражах правого безумия.

Они переняли, развили и довели до карикатуры все худшие черты «Мордора», против которого у нас ведут пламенную борьбу под националистическими и прогрессистскими лозунгами.

Следуя за ними, Украина превзойдет самые смелые фантазии постмодернистов.