---

Левко Лукьяненко, дид Левко, отлетел в мир иной. Чуть больше месяца до своего девяностолетия не дожил.
 

---

 
Белорусы плохо знают этого персонажа, некогда общесоюзного значения диссидента, затем — локального, но крайне колоритного, убеждённого и экстремального борца за Украину для украинцев.

Дед Левко словно бы прошёл мимо; впрочем, не только он. Нас растащили по национальным квартирам; некогда представлявшие собой плохо разделяемое общеэтническое единое целое, мы сегодня не знаем друг о друге самого элементарного — ни актуальных героев, ни актуальных фриков, ни актуальных даже демагогов.

Но Левка Григоровича совсем уж стыдно не ведать, потому что, во-первых, как уже говорилось, он общесоюзный, а во-вторых, белорус по сути: от деревни Хриповки, где он родился, до такой ментально условной белорусско-украинской границы рукой подать. Даже внешне — типичный белорусский дед, ну, со стилизованными запорожскими усами.

Разговаривал, впрочем, по-украински не с белорусским, но с характерным и непростительным в его кругах русским акцентом. И казус Левка не специфически местный, а общеэпохальный. Старых националистов такого рода, пусть и по пальцам считая, найдёшь хоть в той же Беларуси, хоть в Казахстане — единицами, конечно, но они были, и единицами значимыми.

Был и Левко Григорович. Как к нему ни относись, человек особенный. Такой, который за свои убеждения готов был претерпеть и претерпел. В совокупности двадцать шесть лет жизни в заключении, даже у графа Монте-Кристо, кажется, было поменьше.

Всё это украинской независимости во имя. Это сегодня модно клясться независимостью молодых республик, россияне и то своей клянутся. А тогда, когда давным-давно дед Левко её провозглашал, его вообще поначалу к расстрелу приговорили. Но он духом не упал и за своё боролся. И вроде бы победил.

Почему я говорю «вроде бы»? Потому что упоения от победы честный Лукьяненко явно не почувствовал. «Нет, ребята, всё не так. Всё не так, как надо», — что твой Высоцкий возопил он после приобретения Ненькой самостоятельности. Ничего не получилось так, как он хотел.





Было ли хорошо ему в новой жизни? Нет. Он был идейный борец и упёртый националист. А идейных вокруг не было никого, и нация под угрозой.

Политики все продажные: не под вертухая выстраиваются, так под покупателя. Народ, ими обдираемый, живёт много хуже, чем в проклятом Совдепе. В сущности, не живёт, а выживает. Более того, народ пошёл внутри себя и с себе подобными резаться и биться. Всё не так, как надо!

Старик придумывал этому самые ужасающие и параноидальные объяснения. То москали виноваты, то евреи, то размытый упомянутыми генетический код украинцев. Человека с улицы, такое несущего, восприняли бы как неадекватного маргинала, да что там восприняли, заклеймили бы как опасного мракобеса.

Над чубатою головой Лукьяненко, однако, нимбом сиял авторитет борца и страдальца. Там полыхали десятилетия тяжелейшего противостояния Советской власти. Он правда был бравым врагом, никто не поспорит. Он собственною шкурой обрёл свой престиж. И на всяких «Радио Свобода» его интервьюировали до последнего, чего бы он ни нёс — во-первых, поэтому, во-вторых, потому, что все эти ксенофобские высказывания отлично ложились в задуманный тренд разделения многонациональных советских территорий.

На излёте первых десяти лет века двадцать первого я, помнится, скупал в Киеве труды Левка и цитировал содержащиеся в них пассажи как пикантно неполиткорректный анекдот. Особо запомнилась дико мракобесная, полуграмотная книжечка его, «Национальная идея и национальная воля», читая которую, легко было вообразить, как отваливались челюсти у бывших коллег автора по хельсинской группе.

Это был тупик. «…Образ українця, який ми вилущуємо з-під чужинецького сміття, що його впродовж ХІІІ—ХХ ст. кидали на нас монголо-татари, поляки, московити. Цей образ не можна назвати чітким і виразним…», — честно и гротескно писал Левко, так и не смогши сформулировать свой идеал.





Впрочем, двадцать шесть лет страданий говорят за себя сами. Он бескорыстно хотел лучшего для Украины, рогом и усом упирался, боец, за всё, что считал для неё лучшим. Как после этого бросить в него камень?

Он боготворил Украину. Но вот беда, Украина простирается гораздо дальше территории на карте. Как, впрочем, простирается дальше, на украинскую территорию, и близкая Левку Беларусь, и ненавистная ему Россия, от которой он тоже ведь невыносимо близко был рождён. Жаль, что идеи самого Левка как раз простираются гораздо у́же.

Но ведь был он в них искренен! Слишком много и яро ненавидел он, претерпевший многолетний сиделец, ближних своих — но садок вишнэвый коло хаты и хрущей под вишнями, собственное ощущение родины, столь же много и яро он безусловно любил.

Однако получилось, реально, то, что бесноватый патриотизм Левка и таких, как он — в Украине ли, в России, Грузии — привёл на осколки Совдепа вовсе не подвижников, но похоронную команду, которая думает лишь об одном — как эти осколки выгодно утилизировать.

Эти, утилизаторы и ликвидаторы, с успехом освоили нехитрую националистическую демагогию, в которую Левко и другие энтузиасты вложили душу. Освоили всецело наполнения собственных кошельков во имя.

Дед, должно быть, просто охреневал, глядя на состоявшуюся ныне резню на юго-востоке Неньки. Пытался вписать её в свои старые, догматические и националистические, схемы. Но то, что она порождение нового типа патриотизма, у истоков которого стоял он сам, — вряд ли принял и понял.





Будьте спокойны, пане Левко. Монстра войны родили не Вы, но те, кому он был действительно выгоден. Ваш идейный пафос лишь легитимировал его рождение. Но этот ли идейный пафос называется патриотизмом?

Не столько за, сколько против был направлен он — причём против таких же бестолковых и неприкаянных москалей. Если не за, а против — это не патриотизм, а война.

«Я буду просить Бога, чтобы он продержал мою жизнь до победы над Москвой», — говорил Левко. Ну вот, бог не прислушался. Бог вряд ли там, где идёт резня себе подобных, какими бы националистическими соображениями она не оправдывалась. Что же сказал вам, диду, вчера бог в ответ на вашу просьбу?

Несмотря ни на что, я высоко ставлю таких, как Левко, упрямых, дерзких, негнущихся. Какими бы неприглядными, а зачастую и преступными, мракобесами они ни были. Порой они совсем несносны, но должен кто-то в этом мире быть и несносен, чтобы не шаталось всё под ногами и над головой. Он идейный человек, а за это многое прощается, невзирая на качество его идей.

И всё же из этой песни не выкинешь слов. В один день (пишут, что, возможно, и на два дня раньше) с Левко Григоровичем во Львове не благообразно скончался в постели, но был жестоко убит левый активист Руслан Рейдель. Эх, диду, вряд ли о таком положении дел Вы мечтали, при всех своих антикоммунизме и ксенофобии.

Дремучий и могучий старик! В Вас главным было то, что Вы являлись подлинным патриотом даже в эпоху лжепатриотизма. Неполиткорректным и карикатурным, но не демагогическим и не конъюнктурным. Сегодня, когда патриотизм представляет собой неплохой бизнес, такие персонажи — исключение и курьёз. Но Вы являлись неоспоримо настоящим патриотом и мракобесом. За эту настоящесть Вам простится многое. Другим — нет.

Пухом земля. Скорбя, я приду на Ваши похороны — похороны национализма с человеческим, всё-таки, лицом в наступившую эпоху национализма с лицом бесчеловечным.