Заявление, сделанное канцлером ФРГ Ангелой Меркель в интервью изданию The Guardian, вызвало не просто фурор, оно запустило волну обсуждения различных прогнозов ближайшего будущего.

По словам Ангелы Меркель, европейцам следует готовиться жить в мире без американской гегемонии. Выживание в новых реалиях теснейшим образом зависит от способности Евросоюза сохранить собственную экономику.

Множество аналитиков тут же задались очевидным вопросом о шансах взобраться на вершину мирового лидерства у Европейского союза в целом или Германии как ее главного экономического драйвера персонально. В более широком смысле аналитическое сообщество пытается оценить дальнейшие глобальные перспективы самой Объединенной Европы в целом.
 

Последнее вовсе не носит характера мелкой оговорки. Как выяснилось, даже до предела забитый геополитически Берлин, способности больно огрызаться совершенно не утратил.

После обнародования содержания пакета дополнительных санкций в редакции сенаторов Теда Круза и Джинни Шейхина, Берлин узнал о готовности Вашингтона занести в черный список не только «сотрудничающие с русскими» частные европейские компании, но и поставить вне закона ряд государственных органов ФРГ. В первую очередь регулирующих и регламентирующих энергетический рынок.

В отличие от корейцев и арабов, немецкие власти громкими заявлениями кидаться не стали. И как бывший лидер Ирака — Саддам Хусейн — на многотысячных митингах символическую стрельбу в супостата не изображали. Однако за закрытыми дверьми высоких кабинетов сумели сказать американцам что-то такое, что проняло тех буквально до печенок.

В результате, те, без шума и пыли, новым составом сенатской «инициативной группы», тихо запустили рассмотрение другой версии документа «Об уточнении закона о защите энергетической безопасности Европы». С куда более мягкими формулировками и полным исключением каких бы то ни было упоминаний немецких государственных органов.

Таким образом, сейчас в Сенате США на рассмотрении находятся два документа с одинаковым названием. И Берлин, в лучших традициях вестернов, довольно картинно поправляя шляпу длинноствольным револьвером, только что поинтересовался у Вашингтона — так каким будет ваше окончательное решение, джентльмены?

Так что некоторый запас пороха в пороховницах у Европы еще есть. Однако его запасы слишком переоценивать не стоит. Почему? Дело в том, что уже несколько лет как европейский интеграционный проект столкнулся сразу с тремя системными кризисами одновременно.



В понятийной плоскости ребром встал вопрос цели процесса. Как и в истории с российско-белорусским Союзным государством, даже еврооптимисты путаются в ответе на тему — кто и как в ЕС должен стать главным.

Согласно официальной либеральной концепции главенство в новой государственной общности возникнет само собой в процессе добровольной передачи странами-участниками все большей части своей независимости в руки Еврокомиссии и Европарламента. На практике красота публичного рекламного баннера «будем дружить домами» маскирует целых три кризисных процесса.

Первый, изначальный, заключается в стремлении англосаксов надежно заблокировать любой рост германской геополитической и экономической субъектности через навешивание на шею Берлина максимально большого числа нахлебников. Надо отметить — успешного.

Из 26 членов ЕС, донорами являются всего 6 экономик (Германия, Франция, Италия, Нидерланды, Швеция, Австрия). Остальные 20 — чистые нахлебники. Более того, итальянцы тоже чувствуют себя не слишком успешно. В результате, из 8,64 трлн долл общего «донорского» ВВП (без Италии) немецкий вклад составляет 45,7%. Еще 31,2% «дают» французы.

Такое положение вещей Берлин не устраивает, однако изменить его в лучшую сторону без распада Евросоюза невозможно. Это, в свою очередь, чревато крупными экономическими пертурбациями. Одно дело, против США (ВВП 21,5 трлн долл), Китая (14,6 трлн) или России (1,6 трлн), пусть и с оговорками, представлять весь Евросоюз (с совокупным ВВП в 16,4 трлн) и совсем другое — выступать от лица только Германии (3,59 трлн долл). Как говорят в Одессе, это две большие разницы.

Второй гранью понятийной проблемы являются французы. На единственных лидеров ЕС они не тянут экономически. Франция, по размеру ВВП, уступает Германии почти в 1,5 раза. И этот разрыв неуклонно увеличивается. Однако в представлении французской правящей элиты, именно французы придумали идею Союза Угля и Стали, и после Brexit только Париж в Евросоюзе обладает ядерным оружием.

Более того, только Пятой республике сегодня публично разрешается официально иметь имперские амбиции. Тогда как Берлину по малейшему поводу напоминают о Гитлере и Третьем Рейхе.



Третья составляющая складывается из углубляющейся непримиримости противостояния еврооптимистов с европессимистами, точнее брюссельской бюрократии в Еврокомиссии и Европарламенте с правительствами и элитами национальных государств членов Евросоюза.

Там местами доходит до смешного. Протеже Ангелы Меркель, доктор медицины и бывшая министр обороны, а ныне глава Еврокомиссии, гражданка Германии, Урсула фон дер Ляйен, пригрозила введением евросанкций против ФРГ в случае продолжения берлинской блокады общеевропейской программы антикризисных мер по борьбе с экономическими последствиями эпидемии коронавируса в Европе.

Вообще, во внутриполитическом плане в Европе наблюдается форменный трэш и угар. Брюссель ставит вопрос ребром: если хотите помощи, кто-то должен заплатить. Либо доноры, либо все обязаны согласиться наделить ЕК правом собираться собственные прямые налоги. Или вы все в итоге станете, как земля колхозам, должны Европейскому центробанку, с которым «богатые дяди», вроде немцев с французами, договориться как-нибудь сумеют, а вся прочая мелочь из двух десятков лимитрофов, точно окажется в вечной кабале. Платить по которое придется отказом от политической независимости.
 

Сказать, что любой из упомянутых вариантов подавляющему большинству членов ЕС решительно не нравится, будет очень сильным преуменьшением объективной реальности.

Второй системный кризис вытекает из принципиальной лицемерности смысла европейского интеграционного процесса. При формальном декларировании «объединимся потому что мы все одинаковые части единой европейской общности», на практике в основе желания к интеграции с самого начала лег чистый материальный интерес.

Сначала вообще полностью корпоративно коммерческий. Объединение в Союз Угля и Стали сулило пяти его первоначальным участникам капитальную экономию на производственных издержках, гарантировавшую одновременный рост конкурентоспособности на европейском и мировом рынках, а также простое увеличение прибыльности их собственных экономик.

Позднее, ринувшиеся вступать в Евросоюз лимитрофы добавили интерес к получению бесплатных дотаций из центрального бюджета, в сочетании с облегчением доступа, как им казалось, их весьма востребованным товарам на богатый потребительский рынок Западной Европы.



Теперь же коммерческий интерес «доноров» к эксплуатации новых территорий близок к исчерпанию. Все что там было можно взять себе полезного, или уничтожить как потенциального конкурента, взято и уничтожена. Смысл сохранения расходов на видимость их экономического выравнивания перестал существовать.

А разговоры про общеевропейскую идентичность разбиваются о сложность нахождения этой самой общности между, например, бельгийцами и болгарами, французами и румынами, португальцами и эстонцами, немцами и греками.

В довершение всего дело усугубляется глубочайшим кризисом геополитической субъектности. Больше шести веков мировая история формировалась экспансией европейской (а тогда вообще общей западной) цивилизации. Велась она конечно ради новых прибылей и территорий, но в понимании европейской элиты, деньги являлись только побочным итогом процесса «бремени белого человека» по несению света культуры в варварские края.

Уверенность в безусловном культурном и морально-этическом превосходстве сотнями лет обеспечивала успешность ассимиляции любых выходцев из иных Традиций. Как непосредственной, когда французами становились, например, алжирцы, так и, что важнее, экспансивно опосредованной, когда «хотя бы приблизиться к европейцам» начинали желать зарубежные народы и особенно их местные элиты.

К настоящему моменту европейская Традиция полностью деградировала. Немцы слабо понимают, что именно делает их немцами. И делает ли вообще хоть что-нибудь. Впрочем, в той же степени можно сказать о любых пассионарных народах Европы: испанцах, швейцарцах, голландцах, шведах, французах.

Понятийный вакуум достиг такой глубины, что от европейской идентичности начинают отказываться поляки, откровенно подчеркивающие принципиальность отличия своей культурной традиции от либерального бреда остальной Европы. Что толкает Варшаву на возрождение собственного имперского варианта «Междуморья».

Кстати сказать, небезуспешного. Поляки уже сформировали Вышеградскую четверку, и стремятся распространить ее еще на 8 восточно-европейских стран. Польша предполагает монетизировать проект в качестве проводника американской политики в Европе. Но на состоявшейся встрече двух президентов Трамп озвучил Дуде стоимость получения статуса «лучшего друга Америки» в размере около 5,5 млрд долларов в год. Что соответствует примерно 1% польского ВВП. Варшава взяла паузу на подумать.



Все это выливается в усиление остроты разноплановых внутренних конфликтов. Французская экономика дерется за сокращающиеся внешние источники прибыли с итальянской в Ливии. Французский флот «немного пострелял друг в друга» с турецким в Средиземном море. Танки и тяжелую артиллерию к турецкой границе стягивают греки. О стремлении выйти из ЕС открыто говорят итальянцы. Впрочем, их альянс «Пять звезд» намерен вывести промышленно развитый север страны из состава самой Италии.

Перспектива вот этого вот всего выбиться в мировые геополитические лидеры, способные «не пустить на вершину Китай» и успешно заменить собой деградирующие до дряхлости Соединенные Штаты выглядит очень смешным анекдотом.

Европейский интеграционный проект не то что в лидеры не тянет, он демонстрирует полную собственную нежизнеспособность. О сроках процесса или конфигурации обломков можно поспорить отдельно. Главное, что эра мирового доминирования (шире — западной) цивилизации практически закончена.

Это, конечно, не означает исчезновение Евросоюза буквально завтра. Закат Древнего Рима занял около трех сотен лет. Однако сегодня время течет многократно быстрее. Так что отметить свое сорокалетие ЕС уже может и не суметь. Какие тут могут быть еще претензии на гегемонию.
 

---

---