---

Я вспоминаю 2000 год. Зимний, кажется, вечер. Я под подпиской о невыезде, кое-как, чудом выбравшийся из Чечни, где, похоже, должен был бесследно сгинуть. Наша компания — это Женя Альбац, покойная Анна Политковская, посол одной из европейских стран — если не изменяет память, шведский — и ваш покорный слуга.
 

---

Вот убей бог, если я помню, о чём мы говорили. Но предположить могу со стопроцентной уверенностью, что обсуждали мы ситуацию в России: как она нехороша, как постепенно новая власть делает всё, чтобы лишить население последних гражданских прав и свобод, что вот ещё немного — и уже 37-й год. То есть в случае, когда нужно что-то угадать в связи с именем Евгении Альбац, мне не нужны воспоминания: я могу вполне обойтись реконструкцией.

Вот, собственно, и объяснение того прискорбного обстоятельства, что Евгения Марковна не смогла собрать то количество подписчиков, которое было необходимо, чтобы продолжать выпуск журнала The New Times. Всё дело в том, что аудитория этого рупора свободы и демократии — а это и единомышленники, и оппоненты — едва ли нуждается в бесконечно обветшавших истинах, которые звучали свежо четверть века тому назад, когда были для общества в новинку.

Эпоха перестройки, от которой мы отделены дистанцией в 30 лет, безвозвратно ушла, а взбудораженные раз и навсегда её откровениями люди всё так же продолжают рассказывать нам о том, какие мы плохие.

Вся система доказательств известна до мельчайших деталей, выучена едва ли не наизусть, мы и сами когда-то чуть было не поверили в то, что Россия безнадёжна, что без полной перелицовки тысячелетней реальности мы не сумеем открыть для себя горизонты будущего.

Некий публицист с «Эха Москвы» посетовал, что среди то ли сотен тысяч, то ли миллионов несогласных не нашлось в нужном количестве людей неравнодушных, которые могли бы своими средствами поддержать очень нужный прогрессивный журнал, возглавляемый — или, скорее, возглавлявшийся — Евгенией Марковной.

Я думаю, что причина совсем в другом. Просто каждый несогласный представляет собой полное издание коллекции стонов и плачей, неотличимое даже в нюансах от бесконечно заунывной жалобы Евгении Альбац, ретранслируемой на единой ноте уже в течение целой эпохи. К чему человеку подписываться на самого себя или на собственное отражение в зеркале?

Мы ведь не стали бы сегодня покупать «Огонёк» Виталия Коротича. Думаю, что и «Покаяние» Тенгиза Абуладзе пересматривать нашлось бы немного охотников. Сейчас всё это кажется наивным, сляпанным на злобу дня, пропитанным духом радикального отрицания и требования кардинальной переоценки прошлого.


А время ставит перед нами совсем другие задачи.

Мы должны примириться с прошлым, извлечь из него созидающие настоящее смыслы, нам нужна Родина, в которой мы обрели бы непрерывные, связывающие нас с предками, со всеми жившими, с теми, кому ещё предстоит жить, нити.

И про то, какие мы плохие — а какая-то правда, несомненно, есть и в этих утверждениях, — нам хотелось бы услышать что-то новое, что-то сопрягаемое с той реальностью, в которой Россия жива, дышит, набирается сил, развивается и устремлена в будущее.

Но нет — ничего нового для нас не припасено, всё те же разговоры про вековечное рабство, из объятий которого мы не то что не хотим выпутаться, а даже и не желаем ни капельки, поскольку влюблены в ярмо, нескончаемо припадаем губами к собственным цепям, разморены несвободой до состояния полного блаженства.

Но это же всё неправда, Евгения Марковна! Мы в состоянии осмыслить каждый свой шаг, каждое движение души, которая согрета мыслью об Отечестве. Это не рабство, а размеренный, разумный строй жизни, нацеленной на собирание в наших сердцах образа Родины — цельного, неизъязвленного. Родины, обретающей силу и смысл.

Да и свободы, как выясняется, у нас ничуть не меньше, чем в благословенных заморских землях, которыми вы привычно пытаетесь нас усовестить. Наша свобода действительно слегка кривовата и передвигается не гуськом, а размашисто и куда хочет. Но на то она и свобода.

У журнала не осталось читателей — ни среди своих, ни среди чужих. Либеральный дискурс остро нуждается в смене концепции и системы аргументов. Он должен привязать себя к новой реальности, а не оставаться рефреном устаревшего подхода, сформированного ещё в конце 80-х годов прошлого века. Он выпал из времени, а рынок, именем которого наши прогрессивные мыслители и сегодня осеняют собственное существование, такого не прощает.

Старомодный и примитивный набор идей всё в большей степени отторгается аудиторией — даже не отторгается, поскольку в этом действии есть эмоция отрицания. Аудитория полностью равнодушна, ей глубоко неинтересно.

И ещё, Евгения Марковна. Вот эта стилистика — «Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы?» — она тоже поднадоела.

Уважение к соотечественникам, даже если вы с ними во всём не согласны, сегодня ценится выше презрения к ним, а позитивный настрой открывает больше возможностей для общения, нежели злоба и раздражение.