---

Президент Франции считает, что после выхода Лондона из состава Евросоюза главным языком ЕС должен стать французский. Это редкий случай, когда я, пожалуй, хоть частично, но соглашусь с Макроном.
 

---

Скажу откровенно, французский язык мне субъективно нравится — он звучный, мелодичный, легковесный, хотя допускаю, что его фонетическая структура не всегда легко усваивается на начальном этапе изучения. Да и грамматические формы могут вызвать определённые осложнения.

Впрочем, два столетия назад французский язык был наиболее изучаемым и используемым среди представителей русского дворянства. Другое дело, что французская военная экспансия против Российской империи в 1812 году существенно ухудшила статус этого языка, и от его использования со временем наши люди негласно отказались.

Психология человека расставила всё на свои места. Долгое время французский язык был данью коллективной моды, а английский, в свою очередь, был достоянием русских денди, образованной прослойки русского дворянского сообщества, которое слепо преклонялись перед главным кумиром — лордом Байроном.


Суровый и беспринципный двадцатый век внёс радикальные изменения в лингвистические приоритеты жителей европейского пространства. Среди языков, как и среди стран, происходит борьба за влияние. Обычно побеждает язык сильного и ловкого, язык великого и мудрого.
 

Таковым оказался альянс англосаксонских корпораций, который после драматических событий Первой мировой войны навязал свои экономические принципы проигравшим и принялся диктовать свои условия.
 

Завоевание геополитической гегемонии повлекло за собой языковое верховенство наций-победителей. Французский язык, пока ещё оставаясь языком международных дипломатических контактов, понемногу ушёл в тень, уступив место счастливчику — английскому языку — в результате условно естественного отбора, катализированного силой современного оружия и больших денег.

Выдающийся идиш-лингвист и диалектолог Макс Вайнрайх неспроста отметил, что язык — это диалект с армией и флотом…


В итоге функции французского языка сузились до оформления нансеновских паспортов и водительских прав, а уже после второго англосаксонского переворота по итогам Второй мировой войны английский язык обрёл статус неоспоримого гегемона в большой политике и большом бизнесе. Черчилль, Трумэн и все прочие начали наперебой высказывать в разных формах тезисы о том, что весь цивилизованный мир должен общаться только на английском.

Впрочем, понятия «язык» и «должен» совершенно не сочетаются: это как принуждать человека дышать определённым воздухом, а другим дышать запрещать.
 

---

Именно поэтому языковая ассимиляция — это самое противоестественное и безумное злодеяние, которое одна нация может учинить над другой.
 

---

Тем не менее находились целые народы, которые демонстративно продолжали обходиться без английского языка и англосаксонской культуры. Это русские, французы и испанцы.


Нашим людям английский язык во времена социалистического строя был совершенно без надобности. Все учили (или старались учить) язык Бертольда Брехта и Эрика Хонеккера. Исключение составляли профессиональные переводчики, которые в эпоху СССР отличались высочайшей компетентностью даже по сравнению с американскими коллегами. Переводческие традиции Страны Советов были практически лучшими в мире. Потому что статус великой державы всё же обязывал.

Французы традиционно отличались языковым шовинизмом в самой обострённой форме. Для них английский язык — это раздражающий фактор, при том что традиционное отношение простых французов к образу Англии не самое доброе. От натянутой полусимпатии до откровенной неприязни.

Французы упорно и яростно сопротивлялись массированной лингвоглобализации и отказывались коллективно плясать под англосаксонскую гребёнку. И поныне французы 1950—1960 годов рождения с большим трудом способны произнести самые элементарные речевые формулы на английском языке. А молодые французы, пусть даже и выросшие на информационных технологиях, в которых без английского языка как без ложки на обед, даже если и понимают английский, то общаться на нём чаще всего не хотят.
 

Я сам однажды не без лёгкого удивления услышал, как француз юных лет, работник железнодорожного вокзала, ответил просителю-нефранцузу на замечательном английском с классически правильным английским же выговором: «I am sorry, I don't speak English», при этом его интонация была максимально близка интонации Железной леди. Что-то мне смутно верится, что его английский и вправду был так скверен, что он на нём не пожелал выражать свои мысли…
 

Правда, сами французы склонны жаловаться, что они весьма неспособны в языковом плане, что изучение иностранных языков им даётся очень тяжело, но на самом деле у них в голове крепко засел исторически мотивированный концепт «Франция для и ради французов», и все вынужденно или невынужденно приезжие должны перенимать французскую языковую культуру и французскую модель мышления для обеспечения полноценного существования в этой стране.
 

---

Франция тем и Франция, что мягко стелет, да жёстко спать. Сперва дежурные улыбки и лучистая вежливость, а потом, глядишь, за этой улыбкой проступает что-то недоброе, жёстко-циничное.
 

---

Пару столетий назад французская администрация беспощадно расправлялась со всеми, кто не желал выражаться по-французски, а окситанцев и бретонцев ассимилировали насильственно ещё во времена монархий. На носителей окситанского языка, признанного французскими властями жалким, неполноценным диалектом (Вайнрайху привет), оказывалось беспрецедентное психологическое давление. За использование окситанского выгоняли из классов, пороли, приговаривали к принудительным работам… За обмолвки на окситанском в приличном обществе подвергали суровому остракизму.

Такая стратегия ассимилятивного воздействия получила название «бергонья» (по-окситански «стыд»), то есть сознательное провоцирование чувства собственной неполноценности за общение на окситанском. Вплоть до того, что в большинстве учебных заведений Франции XIX столетия на самом видном месте висела недвусмысленная табличка: «Запрещается плевать на пол и говорить на патуа» — при этом под патуа (уничижительно-презрительное название говора) понимался многострадальный окситанский.

Сегодня окситанцы понемногу поднимают голову и заявляют о своих культурно-лингвистических правах, хотя бы на уровне исполнения гимна в стенах Европейского парламента… Может быть, их поезд ещё не окончательно ушёл.


Испанцы, в свою очередь, по причине своей природной беззаботности и чувственно-экспрессивному отношению к процессам жизни вовсе не готовы были изучать иностранные языки, тем более в эпоху Франко, который повторил постыдный путь французских монархических националистов и жестоко подавлял проявления языкового разнообразия.

Каталонцы и баски сполна испытали на себе государственную политику лингвоцида. Франко, последний официально фашистский диктатор Европы, изрядно в этом лингвоциде преуспел. В 1960-е и даже позже за эпизодические беседы на каталонском в стенах школ и официальных заведений людей вылавливали усилиями местных органов госбезопасности и сажали. Среди депутатов Европейского парламента такие отсидевшие за манифестацию своих языковых прав каталонцев иногда встречаются.

Жители Испании разных национальностей, на себе испытавшие франкистские репрессии в эпоху лингвистического принуждения, когда кастильский навязывался в качестве языка «расы господ», прекрасно об этом помнят и знают.
 

Впрочем, порой они проецируют такое отношение к себе на отношения русских к латышам в период Латвийской Советской Социалистической Республики, хотя тут они далеки от истины: отношение к латышскому языку тогда было трепетным и заботливым, гораздо более продуманным, чем сегодня.
 

Как бы то ни было, французы могут добиваться обеспечения интересов своего языка всеми доступными способами и методами, в том числе путём деклараций на политическом уровне.

Может быть, удача им улыбнётся, особенно в свете «Брексита», который, правда, так ещё и не состоялся. Великобритания выходит из ЕС уже годами, в лучших традициях «Санта-Барбары», и неизвестно, согласится ли она расстаться со своим доминирующим лингвистическим положением на европейском пространстве.

В любом случае английский язык прочно укрепился в сознании многих еврократов, и без его знания ни один человек не может рассчитывать на триумфальное восхождение по крутой карьерной лестнице.

А напоследок всех поздравлю: как бы ни боролся президент Франции за ведущий статус французского языка, наш русский язык всё равно первый по распространённости в географической Европе. И это прекрасно.