Мой доктор назначил мне тест. Неприятный, но необходимый.

Самое неприятное в нем это то, что практически целые сутки до него нельзя ничего есть. Потому что делается он под общим наркозом. Назначено было на 9 утра, но прийти велено на полчаса раньше. В общем, приволакиваюсь я, качаясь от слабости, в 8:30 в госпиталь, занимаю место на жёстком стуле в комнате ожидания в надежде, что скоро это всё закончится.

Час жду, другой, вот третий пошёл. Вместе со мной в комнате сидит ещё человек двадцать, таких же страдальцев. Пытаются сесть поудобнее , облокотиться на что-то, но конструкция стульев и строгая окружающая обстановка расслабиться не позволяют. В общем, сидим, кемарим, волну не гоним. Потому что, если её гнать, то вполне можно быть выставленным за пределы госпиталя без права возвращения.

Такие случаи у моих знакомых уже были. Хорошо, если обойдётся без полиции.

В комнате работает телевизор, где без звука идёт новостная программа с бегущей строкой. Новости мелькают с огромной скоростью, но повторяются каждые несколько минут. Желая хоть как-то уберечь себя от засыпания и неизбежного падения с грохотом, я стала присматриваться к новостям. И вот что я увидела.

Первая новость. Камера наезжает на группу людей, стоящую ранним утром около большого дома, где квартиры сдаются внаём. Терпеливая толпа, состоящая из лиц разных цветов и рас, с детьми и домашними животными. Все бледные и изможденные. Понятно, что стоят давно.

Голосов не слышно, но строка бежит. После двух-трёх повторов начинаю понимать, что этот дом горел и жильцов из этого дома вывели на улицу, а теперь предлагают им подняться в квартиры с сопровождающими, чтобы взять необходимые вещи, включая те, что понадобятся детям в школу, и куда-то уйти, потому что в доме проводится расследование. Тем, кому идти некуда, будет предоставлена комната в убежище для бездомных (shelter) вплоть до особого распоряжения.
 

Поразило спокойствие и покорность «погорельцев». Никто не кричит, ничего у властей не требует, рук не заламывает. Шелтер так шелтер.

Сюжет второй. Выступает мэр Торонто, с виду немного запущенный, но очень важный и вальяжный. Ему задают вопрос, почему цена аренды квартир растёт так, что люди вынуждены снимать одну квартиру на несколько семей. И почему город так грязен.

На все вопросы мэр дал один ответ: в городе нет денег. Ну нет их — и точка. Ни на строительство домов с доступными квартирами, ни на уборку улиц, ни на новый асфальт. Вообще ни на что.

Я почему-то не удивилась такому ответу. Всякий, кто видел нашего неряшливого мэра, скачущего с радужным флажком рядом с главой государства на параде Гордости , поймёт, что городом ему заниматься не с руки. Понятно, что человек делает политическую карьеру, при этом, правда, непонятно, чем этот конкретный человек так уж гордится. Он вроде не из этих. Хотя, может, у него переходный период, кто знает?

Так, блин. Тут я окончательно проснулась, чтобы посмотреть третий, самый убойный сюжет. А заключался он в том, что, в преддверии полной и окончательной легализации марихуаны, родители должны провести со своими детьми инструктаж, как и что с этой марихуаной можно делать и как её правильно употреблять.
 

Взывал к родителям какой-то учёный профессор, а сопровождались эти призывы картинками, где подростки курят самокрутки, начинённые сами знаете чем. При этом верхняя часть подростковых лиц была целомудренно скрыта, как положено по закону. Чтобы не повредить хрупкий подростковый внутренний мир.

От просмотра телепрограммы я очнулась окончательно, и кровь в моих жилах побежала быстрее. То есть налицо был явственный терапевтический эффект того самого, что скоро легализуют.

Тут меня вызвали. Роботообразная медсестра привела меня в большую комнату с кроватями, которые могут быть загорожены друг от друга тяжёлыми занавесками. На тот момент занавески были открыты, по обеим сторонам от указанной мне кровати лежали китайские мужики и обреченно пялились в потолок.

Мне бросили большой мешок и велели раздеваться. Полностью. Прошу закрыть занавеску. Мне отвечают, что я могу это сделать сама. Ладно. Закрываю, раздеваюсь, надеваю одноразовый халат, ложусь под простыню.

Занавеска с грохотом раздвигается, входит другая медсестра, тоже робот, но постарше и потолще. Холодной жесткой рукой берет мою руку, перевязывает её жгутом и вкалывает мне в вену иголку. Да так, что я подпрыгиваю. Потом бросает мне на кровать анкету, прикрепленную к планшету. Анкету я должна заполнить, хотя из руки торчит иголка.

Вопросы на бумаге напечатаны мелким шрифтом с двух сторон. После первого, где просили указать мой пол, выбирая между мужским, женским и «другим», остальные вопросы были в принципе нормальные. Об аллергиях, о каких-то болезнях.
 

Поразил лишь один вопрос: «как часто вы употребляете марихуану или кокаин?» Отвечая на этот вопрос, ставя галочку напротив «не употребляю», я чувствовала себя отстойно-отсталой. Безнадёжно я себя чувствовала.

Дальше все было хорошо. Вкололи снотворного. Очнулась, когда все было кончено. Кое-как оделась и побрела к выходу. Ещё через полчаса выпила кофе в сетевой кофейне, и жизнь опять заиграла какими-то красками.

Вот теперь сижу и думаю, а не приснилось ли мне всё это?

Но нет. Траву легализуют , заботливые профессора продолжают обучать детей правильно её употреблять; город в некоторых своих частях напоминает пейзаж после бомбежки; синяк на руке напоминает о заботливой сестре милосердия, а самое главное — молчаливый народ, готовый участвовать в любых экспериментах в качестве подопытной обезьяны, безмолвствует. Как ему и положено.

В памяти встаёт слово «морок». Рассеется ли он когда-нибудь, станет ли страна той прежней, дружелюбной, с твёрдыми моральными устоями Канадой, в которую мы когда-то приехали? Что-то пока не похоже…