В Латвии начались аресты инакомыслящих из числа русскоязычных гражданских активистов. За решеткой сидят уже двое — доктор экономики А.Гапоненко и журналист В. Линдерман.

Еще несколько человек — участников прошедшего недавно в Риге Вселатвийского родительского собрания, посвященного пресловутой реформе русских школ, находятся под колпаком у местных спецслужб.

Колпак этот, видимо, большой. Помимо названных узников, под ним нашлось место и лидеру Русского союза Латвии, экс-европарламентарию Татьяне Жданок, и активисту Штаба защиты русских школ Александру Ливчаку, и двум молодым мамочкам, эмоционально выступавшим на открытом Родительском собрании.

У одной из них, к слову, трое детей, но и это не остановило бригаду бравых мужичков в масках, нагрянувших к ней на работу в реабилитационный центр — чтобы доставить на допрос к инспектору ПБ. Дело в том, что без повестки, лишь по звонку со скрытого номера, она отказалась ехать из Даугавпилса в Ригу, а т.к. повестку Евгения Крюкова так и не получила, то и не поехала никуда…

Но куда ж от вездесущего колпака денешься? Я и сама под него тоже попала, так как была в числе выступавших на том собрании — да, как журналист, и как активист — гражданский. Бывает и такое, когда кто-то из профессиональных журналистов идет в политики, кто-то — в мэры, кто-то — в школы, а кто-то — в тюрьму.

Пишите письма — вам ответят

Я же полгода назад пришла защищать русские школы. Меня, как и многих, до глубины души возмутило хамское отношение властей Латвии к русскоязычным жителям страны. К нам и нашим детям, у которых по воле кучки политических «двоечников» отбирается право выбора языка обучения в школе.

И таких возмущенных, расстроенных, обеспокоенных родителей, бабушек и дедушек набралось еще несколько тысяч. Мы начали обсуждать эти проблемы в открытом доступе — сначала в соцсетях, затем на собраниях в помещении Русского Союза Латвии, лидеры которого, единственные в нашей стране, выразили готовность побороться за образование на родном языке.

Были написаны десятки призывов и писем — президенту республики, депутатам парламента, министрам и политикам от Русской общины Латвии, других культурно-общественных организаций, от группы русских профессоров и академиков, от родителей учащихся русских школ. С единственной просьбой — не торопиться со школьной реформой: она сырая, неподготовленная, не имеющая ни базы, ни средств, ни методик для ее реализации.

Ничего! Кроме страстного желания группы национальных патриотов Сейма объявить к предстоящим парламентским выборам о своей главной и большой победе: мы это сделали, мы уничтожили русские школы! (А больше-то им и похвастаться нечем! Ну не тем же, что ежегодно из страны за рубеж уезжает 20 тысяч человек?)

Политики высокомерно отмахнулись от всех родительских просьб и мнений специалистов в области образования. Закон о полной «шадуризации» школ нацменьшинств был принят в рекордно короткие сроки — случай практически беспрецедентный.

Надо ли говорить, что сотни тысяч русских жителей Латвии почувствовали себя глубоко обиженными и униженными? На сей раз политики нанесли болезненный удар по нашим детям, по их судьбам и их будущему.

Они лишили их возможности получить качественное образование в школе на родном языке, что в итоге обернется криминализацией и маргинализацией всего общества — мир знает немало таких примеров.

И, конечно, действия горе-депутатов и чиновников от минобразования вызвали серьезную конфронтацию в обществе, грозящую, перерасти, не побоюсь этих слов — в межнациональную рознь…

Но вот парадоксы нашего времени — в разжигании этой самой розни латвийская Полиция безопасности подозревает не автора скандальной и провальной школьной реформы, а — участников открытого Вселатвийского родительского собрания. В том числе и автора этих строк.

Приглашение на беседу в ПБ я получила по телефону. В кошки-мышки играть не стала, ибо нам скрывать нечего, что видим — то и пишем. Работа у нас такая.

В это время в 1937-м…

Я шла утром 9 мая на встречу с неведомым мне инспектором ПБ, взяв с собой блокнот и ручку. И пыталась представить, что чувствовал мой отец, тоже журналист, в 1937 году, когда его из редакции газеты везли на допрос в похожую организацию…

В детстве я часто расспрашивала его о той жизни. Знаю, что отца взяли по доносу его коллеги, обвинили в написании антисоветских статей, но предъявить их не смогли. Свою вину он не признал.

На ночных допросах следователь бил металлической линейкой по столу, когда видел, что арестант засыпает. Тогда отец научился спать, сидя с широко открытыми глазами… Он провел в сталинских лагерях и ссылке в общей сложности 18 лет. В 1955-м был полностью реабилитирован. Когда я училась в 9 классе, папа умер в возрасте 68 лет, что осталось для меня на всю жизнь незаживающей раной…

Лицом к лицу лица не увидать

Но вот и я в ПБ. В кабинете у инспектора Булса было жарко и душно. Напротив его стола стояли два чуть продавленных стула, как бы еще хранивших воспоминания о только что сидевших здесь и исчезнувших людях. Линейки на столе не было…

Проверив мои документы, следователь порадовался, сообщив, что с ними все в порядке. А вот у той моей коллеги, которая была передо мной — паспорт оказался просроченным. Поэтому девушку пришлось передать компетентным органам. На мой вопрос, что за коллега, он сообщил, что это Диана (забыла ее фамилию), тоже участница Родительского собрания. (Видимо, та самая мамочка, которая у свободного микрофона, в качестве, образного выражения, использовала слово — бомба…)

Не могу скрыть своего удивления по поводу задержания женщины из-за просроченного паспорта, на что Булс пожимает плечами — что, мол, поделаешь! — и мы плавно переходим к моей персоне. Из пояснений следователя узнаю, что против меня возбужден уголовный процесс.

Что это означает? Это ты как бы стоишь в прихожей, пока комендант решает, куда тебя определить — в ближнюю комнату с надписью «свидетель», или в более дальнюю — «подозреваемый». Есть и третий вариант — скажут, что для тебя место еще не готово, и ты уйдешь восвояси.

Меня знакомят с правами и обязанностями лица, против которого возбужден уголовный процесс. И уточняют, что моя статья — 78-я (вспоминаю сразу про отцовскую 58-ю…), ч. 1 — разжигание межнациональной розни. До трех лет, между прочим… Ну, здравствуй, Берия!

Мы пойдем к президенту, мы напомним ему

Сказать, что удивлена — мало. Поэтому промолчу. От адвоката отказываюсь. Смотрим вместе с Булсом фрагмент моего выступления на Вселатвийском родительском собрании — освежить мою память. Запись хорошая, качественная…

Привожу краткое изложение собственной речи: В середине марта вместе с главой Русской общины Латвии мы отправили Обращения, под которыми были собраны около 4 тысяч подписей — в различные департаменты и комитеты ООН, ПАСЕ, ЕК и ЮНЕСКО.

На сегодня получены четыре ответа. Один из них — от Верховного комиссара ОБСЕ по делам нацменьшинств, сотрудники офиса которого просили нас и впредь информировать их о развитии ситуации в Латвии.

Россия тоже целенаправленно поднимает на международной арене вопрос о правах русских жителей в странах Балтии. Кроме того, по нашему призыву представители русского зарубежья в 35 странах мира провели флэшмоб в поддержку русских школ Латвии.

В конце выступления я призвала родителей и всех, кого волнует судьба русского образования, принять участие 4 апреля в официально заявленном шествии к Президентскому замку.

И вот здесь, я единственный раз коснулась условно национальной темы, сказав, что мы пойдем к президенту: «Мы напомним ему, что он — президент всех народов Латвии, а не только латышей. Мы напомним, что у него русская мама. И сейчас, предавая ее, он предает и свою страну тоже. Это очень плохо, мы попросим его этого не делать…»

Шноре — это вам не Линдерман!

Как я понимаю, именно за эти мои слова мне сейчас светит 78-я статья? Сложно удержаться, чтобы не передать привет Шноре — депутату Сейма Латвии, в прошлом году в газетке сравнившему русских в Латвии со вшами, которых никак не вывести из шубы.

Более ста заявлений было направлено в Генпрокуратуру от граждан Латвии с просьбой возбудить против политика-ксенофоба уголовное дело — за разжигание межнациональной розни. Но это ж не Линдерман! А уж тем более не Березовская или Крюкова! Шноре по определению, не может быть лицом, против которого в Латвии открывается уголовный процесс.

Но что-то я сильно отвлеклась, и совсем забыла про следователя Булса. А он уже готов записать в протокол мое мнение о прошедшем 31 марта мероприятии. Скрывать от органов я ничего не стала.

Мое мнение, занесенное в протокол: Вселатвийское Родительское собрание проходило в рамках Конституции ЛР, предусматривающей свободу собраний и свободу слова. Никаких противоправных действий при этом не происходило.

Адреса-пароли-явки?

Дальше были довольно нудные расспросы, типа — адреса-пароли-явки, на что следовали искренние ответы — не знаю, не помню, не в курсе. Уже слегка раздраженный однообразием нашей беседы, следователь спросил, с какого перепугу я в своем выступлении упомянула Россию.

Не для того ли, чтобы просить ее помощи, как на Украине? Да Боже упаси! Под мою диктовку в протоколе было записано: «Как только что мы с вами вместе прослушали в записи, на собрании я упомянула Россию, как страну, которая на международной арене привлекает внимание к проблемам русского меньшинства Латвии».

Очень удивился следователь моим словам про русские школы как культурно-историческом наследии Латвии, которое необходимо сохранять. Спросил, с какой стати — наследие? Ведь через Латвию многие проходили — и шведы, и поляки, и литовцы. Что ж теперь — это наследие? И школы теперь всем открывай — русским, полякам, евреям?

Но, все же, недоверчиво крутя головой, в протоколе с моих слов инспектор Булс записал и год открытия первой русской школы в Риге и имя императрицы, по чьему указу это было сделано.

Не согласился следователь с моим мнением по поводу Владимира Линдермана, когда на его вопрос, я выразила сомнение в его радикализме, считая это преувеличением. Думаю, Ильич в последние годы как раз стал гораздо спокойнее и мудрее. Но тут наши с Булсом взгляды радикально не совпали. Надеюсь, что пока за это не сажают. Хотя зуб не дам.

Через час меня вывели на свободу. Про «комнату», определяющую мой дальнейший статус, инспектор обещал еще подумать и посоветоваться с Уголовным кодексом. Как говорится, был бы человек…

А закончить мою запись для поднятия настроения мне бы хотелось подходящим по случаю четверостишием от Губермана: «Стоять за убеждения не трудно. Гораздо тяжелей за них сидеть».

(Да, как позже выяснилось, Диана с просроченным паспортом через пару часов тоже покинула это печальное здание. Но надолго ли — кто скажет?)