Мы понимаем, что с этой точкой зрения едва ли согласятся большинство авторов и читателей. Со своей стороны скажем, что проблему следует разделить на две. С одной стороны, конечно, любое противостояние внешней агрессии сплачивает национальную общность, придает ей новое политическое качество. С другой стороны, едва ли послевоенный период истории – от конца войны до начала оттепели – представляет собой счастливое время духовного возрождения, в том числе национального.

Впрочем, таковым не стала и не одна последующая эпоха – ни коммуно-футуристическая оттепель, ни пасторально-традиционалистский застой, ни быстро перешедшая в декаданс перестройка, ни уж тем более девяностые, ни культурно опустошенные нулевые. Поэтому трудно не замечать некоторой ущербности большевистского нациестроительства.
 
***

Отношение современных русских людей к Великой Отечественной войне парадоксально и если большинство не сознает этой парадоксальности, то только потому, что такое отношение для них совершено естественно – так же, как для живого организма естественно расти или дышать.

Мы же не обращаем внимание на то, что мы дышим, во всяком случае пока здоровы и ничто не препятствует нашему дыханию. Зато с стороны эта парадоксальность не просто заметна, а прямо-таки бросается в глаза, отсюда и удивление иностранцев и доморощенных русофобов, которые не устают искренне вопрошать: что это русские так носятся с этой Победой?
 

Причем если иностранцы удивляются спокойно, то доморощенные русобофы, которые только телами здесь, в России, а душой – на обожаемом ими Западе и оттого жестоко страдают, – удивляются с гневом и презрением.

Именно они придумали издевательское словечко – «победобесие». Так они назвали, может, несколько наивные и неуклюжие попытки простых русских людей – не хипстеров, не столичных популярных блогеров, а представителей пресловутого «глубинного народа» — выразить свою радость по поводу того, что их отцы и деды победили нацистскую гидру, спасли всех нас от нее, выразить благодарность за это солдатам и офицерам Победы…

В чем же причина такого отношения русского народа к войне? Обычно говорят, что это была необычная война. И своим масштабом, и своим трагизмом она превосходила войны, уже бывшие в истории России. К тому же Гитлер, в отличие от Наполеона и даже татаро-монголов, не ставил себе целью просто захватить и обложить данью население Советского Союза. Речь шла об уничтожении целых народов, освобождении «жизненного пространства» для немецких и европейских колонистов.

Это, конечно, так.  Но есть одна характерная деталь. Гитлер собирался уничтожить и прибалтов: частично выселить в Сибирь и убить водкой и тяжелой работой, частично — «германизировать», то есть ассимилировать среди немцев. Но, увы, такого культа Победы среди эстонцев, латышей и литовцев мы не видим.

Скорее наоборот, там люди, которые считают себя любящими свой народ, его историю и национальное бытие, рушат памятники советским солдатам и прославляют коллаборационистов. Как мы недавно с удивлением и горечью убедились, и среди украинцев таких ненавистников Победы немало…

Прошу понять меня правильно. Я не хочу сказать, что все представители народов Прибалтики или Украины предали память советских воинов и чувствуют себя наследниками коллаборационистов. Нормальных, вменяемых, здравомыслящих людей и там, и там большинство (хотя это большинство молчащее и бездействующее).
 
Такой человек среди самих русских будет восприниматься как выродок, моральный урод. И неудивительно, что если такой персонаж и встречается среди русских по рождению, то, как правило, среди тех, кто, как они выражаются, собирается «валить из Рашки», то есть кто не чувствует своей нутряной связи с русским народом, кто только и думает, как бы от него отделиться и присоединиться, например, к народу американскому. В свое время это очень хорошо уяснили наши правители, и только тогда они стали говорить громкие и красивые слова о Великой Победе и подвиге народа.

Все мы помним, что вплоть до начала 2000-х некоторые люди в руководстве страны и их политтехнологи не оставляли попыток пересмотреть историю Великой Отечественной войны в духе Солженицына, с сочувствием отзывались о РОА и генерале Власове. Не по собственному желанию они стали устроителями парадов Победы и акций памяти, а потому, что поняли, что иного русский народ, простые русские люди наших дней не примут и не поймут…

Почему же это так? У меня есть вариант ответа на это вопрос.

***

Он звучит так: в эпоху Великой Отечественной войны пережила свое национальное самоосознание русская советская нация. Однако, чтобы правильно понять этот ответ, нужно оговориться, чем отличается народ от нации.

Всякий этнос проходит в своем развитии несколько стадий: союз племен, народ, нация (сейчас, правда, такой подход отвергают этноконструктивисты, ну да мы с читателям, надеюсь – люди старомодные! ). Союзом племен этнос бывает на родовой стадии развития общества, народом он становится в доиндустриальном обществе, например, феодального типа, нацией – в индустриальном обществе (иногда – при капитализме, а иногда – при социализме).

Народ живет мифами, специфическими религиозными верованиями, песенным и поэтическим фольклором, традициями, которые, как правило, связаны с образом жизни аграрного общества. Грамотных на этой стадии – меньшинство, у народа нет единого литературного языка, представители народа говорят на разных диалектах. Часто у них нет даже общей идентичности, они не воспринимают себя единым народом. Идентичность у них локальная, региональная (баварцы, прусаки, эльзасцы, бретонцы и т.д.).

Нация — индустриальное, городское, цивильное сообщество. Нация в ряде случаев может быть аграрной, но и крестьяне, ставшие членами нации, принципиально отличаются от крестьян традиционного общества. Нация имеет свой литературный язык, понимание истории и своего места в ней. Мир для члена нации — это уже не мифологическая реальность, где время движется по кругу. В жизни нации огромную роль играют институты образования и просвещения – школы, университеты, газеты и журналы. Грамотность здесь не исключение, а правило.

Наконец, нации не бывает без национального самосознания, конструктивизм, как известно, придает ему даже важнейшее значение, и это та доля истины, которую он в себе несет.
 
Кстати, обратим внимание на то, что «повивальной бабкой» русской дореволюционной нации была  война с «объединенной Европой» того времени —  Отечественная война 1812 года (как это случилось и с рождением русской советской нации через 130 лет, когда на нас напала гитлеровская «Крепость Европа»).

Но особенность российской ситуации состояла в том, что дореволюционная русская нация составляла лишь незначительную часть российского общества и была страшно оторвана от русского народа. Нация, то есть светское, городское, грамотное сообщество, существовала преимущественно в городах, в которых даже в начале ХХ века жило лишь чуть более 10% населения Российской Империи, а уж в начале XIX века — и не более 5%.

Основная часть этнических русских жила в деревнях, и они принадлежали не к русской нации, а к русскому народу. Они были чаще всего неграмотны, мыслили в мифологических категориях, ничего не знали о Пушкине, Лермонтове и Карамзине и говорили про себя не «мы — русские», а «мы — псковские» или «мы — православные».

Разумеется, в странах Европы, таких как Германия, Франция и тем более Англия, первоначально также население городов было в меньшинстве. Но там существовал капитализм метрополии – промышленный капитализм и потому урбанизация шла очень быстро. В Англии уже в первой половине XIX века городское население стало превышать по численности сельское, в Германии это стало происходить в конце XIX века.
 

В России и в начале ХХ века до этого было далеко. И причина этого была до омерзения прозаична – периферийно-сырьевой характер российского капитализма.

Россия вошла в систему мирового капитализма еще при наследнице Петра Великого – Анне Иоанновне. Петр создал в стране металлургическое производство, а его преемники на российском троне раздали созданные Петром заводы (которые принадлежали Берг-коллеги и первоначально лишь управлялись дворянами-помещиками) фактически в частную собственность своим приближенным. Те стали торговать продукцией заводов со странами Запада (это, кстати, очень напоминает раздачу нефтегазовых предприятий, созданных при советских генсеках, друзьям Ельцина и его преемника – российская история имеет свойство повторяться!).

Затем, уже в эпоху Александра Первого, Россия превращается в поставщика хлеба на международный рынок, и эта экономическая специализация закрепляется за ней надолго – до революции 1917 года.

Но каков бы ни был ресурс, которым торговала имперская Россия на мировом рынке, российской «элите» было выгодно запереть более 100 миллионов русских крестьян, практически весь русский народ, в деревне и держать там в полуголодном, темном, забитом состоянии, чтобы получать максимальные прибыли (между прочим, чем ниже образование и качество жизни у человека, тем дешевле его рабочая сила).

Для этого была создана жесточайшая паспортная система, существовавшая до 1917 года и отмененная лишь Лениным. По ней крестьянин не мог без разрешения, полученного в полиции, отъехать за несколько верст от дома (кстати, дворяне имели «свободный паспорт», позволявший без ограничений передвигаться по стране).

Крестьяне были заперты в деревне и когда элита торговала металлами (часть крестьян работала тогда на крепостных заводах, другая часть – кормила дворян, что заменяло тем оплату за госслужбу) и тем более когда наступила очередь хлебного ресурса. Ничего не изменила даже отмена крепостного права: паспортные ограничения все равно остались и это понятно: освобождение без земли сделало крестьян должниками банков, а это вынудило их еще больше работать на помещиков — экспортеров хлеба (отпускали их только на сезонные работы на городских производствах).
 

Так и получилось, что, в отличие от европейских обществ, русское общество даже в начале ХХ века было расколото на современную, модерную, дворянско-интеллигентски-буржуазную нацию в городах и крестьянство, которое жило еще в полуфеодальном, полуазиатском мире.

Это сыграло с российской элитой злую шутку и в 1914 и в 1918 годах.  Когда началась мировая война, то власти развернули пропаганду националистического толка, суть которой сводилась к тому, что «русские рыцари» должны защитить «цивилизованный мир» от «тевтонских агрессоров» (философ Владимир Эрн даже выводил милитаризм Круппа из трансцендентализма Канта!). Националистическая истерия дошла до того, что Петербург переименовали в Петроград, русских немцев стали преследовать и высылать (задолго до сталинских депортаций!), а члены дома Романовых стали появляться на балах в русских национальных костюмах.
 

Но националистическая пропаганда действует только на членов нации, то есть на членов гражданского секулярного просвещенного общества. Умы и чувства неграмотных крестьян с религиозно-мифологическим сознанием она не затрагивает.

А именно из них состояла большая часть армии Российской империи. Эти крестьяне в солдатских шинелях ничего не понимали в рассуждениях кадетов о русских национальных интересах. Они знали, что они — «хрестьяне», что немчура – «антихристы», что воюют они «за царя православного».

А как только царь православный отрекся от царства, то они вогнали штыки в землю и пошли по домам (доказав тем самым, что патриотизм – не биологический инстинкт, а идеология, принесенная национальными буржуазными революциями вроде французской, во время которой и стали именовать патриотами сторонников революции).

Та же «шутка» повторилась с белым движением. Оно возникло как движение националистическое, и его костяк составили офицеры, которые увидели в Брестском мире предательство России «немецкими агентами-большевиками». Воевать они пошли за русское национальное буржуазно-либеральное государство – «Единую и неделимую Россию» — либо республику, либо конституционную монархию. 
 

Но вся их буржуазно-националистическая пропаганда поддержки у народа не встретила, потому что русский народ стараниями венценосных и родовитых торговцев металлами и хлебом не был еще ни буржуазным, ни национальным сообществом…

Интересно, кстати, в этом плане сравнить французскую и русскую революции. Во время французской революции, как уже говорилось, «красные» воевали за «французскую нацию» — самоуправляющееся эгалитарное сообщество, к которому не относили аристократию, а «белые» — за короля, то есть за полиэтническое донациональное сообщество.

Лозунг революционеров был: «Да здравствует нация!», а роялистов — «Да здравствует король!». Во время русской революции все было наоборот (во всяком случае, для русских, поскольку некоторые другие народы увидели в ней шанс перейти к национальному состоянию). Сторонниками русского национального государства в его буржуазном изводе были контрреволюционеры — «белые», а «красные» были за Интернационал. И Советский Союз, возникший как результат победы большевиков, рассматривался победителями как «социалистический Город на холме», открытый для всех трудящихся, независимо от расы и национальности.

Сегодня любят вспоминать о «послеоктябрьской эмиграции», о том, сколько представителей русской интеллигенции, дворянства и буржуазии вынуждены были оставить Родину. Это, бесспорно, трагично.

Но практически все забыли о том, что в это же время в СССР приезжали десятки тысяч политиков, ученых, инженеров, просто рабочих со всего мира. Среди них были венгры, немцы, французы, итальянцы китайцы, японцы, американцы, африканцы. Конечно, был «философский пароход» и за пределами Родины оказался гегельянец Иван Ильин. Но зато в СССР переехал и прожил здесь долгие годы Георг Лукач – один из всемирно знаменитых философов ХХ века, оказавший влияние на Хайдеггера.
 

СССР 20-х годов был чем-то вроде США – страной, куда может приехать любой и влиться в многонародное сообщество этого государства — только в социалистическом формате.

Осознание этого позволяет по-иному взглянуть на нападки на русскую нацию и национальную культуру сторонников вульгаризированного классового подхода 20-х годов. Речь не об оправдании этих нападок – они, действительно, неприемлемы, тем более что часто они касались лучших представителей русской культуры — Пушкина, Достоевского, Толстого. Но они были адресованы именно дореволюционной русской нации, но не русскому народу (хотя бы потому что звучали они от самих представителей народа). Многие герои русского народа – такие как Стенька Разин, Емельян Пугачев, наоборот, прославлялись революционерами (хотя кощунственная антирелигиозная пропаганда оскорбляла и культуру народа).

Все изменилось в 30-е годы.

***

До 30-х годов СССР также был расколот на европеизированное городское сообщество и необъятный океан крестьянской России, который, несмотря на вкрапления в него деревенских коммунистов и комсомольцев, мало отличался от дореволюционного. Революция 1917 года привела к победе крестьянскую общину (именно ее чаяния воплотил «Декрет о земле»), но саму эту общину большевики в первое десятилетие своего правления изменить не смогли.

Однако руководители СССР понимали, что не за горами новая европейская война. Советский Союз должен быть к ней готовым. А для этого нужна индустриализация, для которой, в свою очередь, нужна была многомиллионная рабочая сила. Взять ее было неоткуда, кроме как из русской деревни, где продолжали находиться около 100 миллионов человек (миграция в крупные города в 20-е годы шла преимущественно из малых городов и местечек, но не из деревни). Это и стало одной из задач кампании коллективизации.

Наши апологеты Сталина подчеркивают, что коллективизация была направлена на то, чтобы в деревню пришла новейшая сельскохозяйственная техника и технологии и чтоб за счет повышения производительности сельского труда  накормить страну. Это так, но есть и еще один аспект. Механизация сельскохозяйственного труда нужна была и чтоб высвободить миллионы рабочих рук. Там, где с сохой и косой требовалось 50 мужиков, с трактором хватало и десяти, а сорока было назначено партией и государством стать городскими рабочими, возвести заводы первых пятилеток и трудиться на них.

Либералы любят называть сталинскую паспортизацию 1932 года вторым крепостным  правом и с ехидцей указывают, что если Ленин отменил царские паспорта, то Сталин ввел такие же. Но паспортная система сталинского СССР имела коренное отличие от царской. Царям внутренние паспорта были нужны, чтоб запереть крестьян в деревне, выпуская их лишь на сезонные работы в город. Цари и их окружение жили за счет торговли хлебом, который производила деревня. Все правление последних Романовых население империи росло, но прежде всего за счет сельчан..

Сравнительно незначительный рост числа горожан говорит о том, что миграция в город была невелика. Сталину же внутренние паспорта были нужны, чтоб контролировать миграцию крестьян в города.

Если вы взгляните на статистику, то увидите, что все годы правления Сталина росла численность городского населения (по данным Б. Миронова с 1939 по 1960 гг. количество горожан в СССР увеличилось примерно на 43 миллиона человек, а сельчан, наоборот, уменьшилось на 21 миллион). Причем уезжали при Сталине в города именно из русской деревни (миграция нерусских крестьян в город началась позднее, в брежневскую эпоху).
 

С 30-х годов русские, которые веками были преимущественно крестьянами, постепенно становятся городским народом.

Эрнест Геллнер писал, что индустриализация не может не запустить механизм «образования нации». Нация просто необходима для того, чтобы страна шагнула из традиционного в индустриальное состояние, и ни одна страна не обошлась без этого. Чтобы возвести заводы и фабрики и заставить их работать, нужны строители, рабочие, мастера, инженеры. Они должны получить образование, одни – хотя бы начальное, другие – в обязательном порядке высшее.

Для этого нужно, чтоб на смену разнообразию диалектов (зачастую малопонятных уже для жителей соседних регионов) пришел единый литературный язык. А когда им овладеют тысячи и миллионы, они обязательно начнут чувствовать себя членами одного национального сообщества. К тому же в школах и институтах им расскажут о национальной истории, и это еще больше объединит их.

Так возникли нации Западной Европы в XVI-XIX веках. И в СССР, и прежде всего – РСФСР, в начале 1930-х пошел тот же процесс. С тем лишь различием что нации Европы были капиталистическими, они формировались вокруг класса буржуазии. Пролетарии долгое время оставались вне гражданского общества – «не имели Отечества», как писали Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии».
 

Русская советская нация была нацией нового типа – социалистической, бесклассовой, образованной не всесмесительной, бессознательной силой рынка, а целенаправленной силой партии и идеократического государства.

Ее формирование шло и снизу, но сверху оно сознательно поддерживалось и направлялось партией и государством, потому что их руководство прекрасно понимало мобилизационную мощь нации. В этой новой, социалистической нации на почетном месте были рабочие, советские служащие и трудовая интеллигенция, составившие своеобразную иерархию служебных групп. Но и крестьяне тоже стали ее членами. В 30-е годы культурная революция прошла не только в городах, но и в деревнях.

Коллективизация принесла в деревню не только колхозы и трактора, но и школы, библиотеки, клубы, где ставились театральные пьесы, проводились концерты, читались политинформации. Советский колхозный крестьянин – грамотный, пользующийся сельхозтехникой, причастный к городским партии и комсомолу, не стоял вне русской нации, как его дореволюционный дед и прадед. Наоборот, он стал частью русской нации, но в ее новом обличье — советском.

Национальный сталинский поворот конца 1930-х, на который только и обращают внимание, говоря о нацвопросе, был уже завершением процесса возникновения русской советской нации. Он связал новую и старую русские нации. 

Сталин во второй половине 1930-х прекратил травлю деятелей русской культуры, реабилитировал имена Пушкина, Александра Невского, Суворова, Нахимова. Потомки тех крестьян, которые в 1917 жгли дворянские усадьбы видели в дворянах и — шире говоря, в горожанах — врагов, стали воспринимать себя как наследников лучших сынов русского дворянства, русской разночинской интеллигенции.

Оставалось немного: чтоб эта идеология распространилась как можно шире, чтоб процесс нациеобразования стал необратимым, чтоб произошло национальное самосознание всей русской советской нации.

И это сделала война.

Продолжение следует ➤
 

---

---