Говорят, суверенная белорусская политика бедна яркими людьми. Ну, кроме одного человека, разумеется. Конечно же, это не так. С самого начала запоминающихся типажей хватало.

Вячеслав Францевич запомнился. Вячеслав Францевич, при всей своей не показушной, а имманентной кротости, был именно ярок — от внешности до голоса. До гротеска типичный советский крестьянин, поднявшийся до административно-командных высот. Он и администрировал, и командовал — без самоупоения и самолюбования, но терпеливо и трудолюбиво, согласно отпущенному судьбой мандату.

Хипстеры в штанишках, к которым так и тянет приделать помочи, бородатые фальшдровосеки с вялыми ручками и пухлыми щёчками, никогда не державшие в руках ничего тяжелее стакана виски, потешаются над такими, как Вячеслав Францевич: из дремучей деревни дремучий дядька, на лице написано, что пас коров, архаический акцент и безнадёжная устарелость в каждом слове и каждом жесте.

Вячеслав Францевич, конечно же, знать не знал, что такое коворкинг и нетворкинг. Впрочем, в те легендарные уже времена, на которые пришёлся его взлёт, ни коворкинга, ни нетворкинга не было.

Зато был головокружительный взлёт, такой, который этим самым хипстерам и не снился, из западнобелорусского захолустья в номенклатурные высоты — типическая история человека-который-сделал-себя-сам с нуля, времён легендарной Советской власти, которая, в свою очередь, делала всё, чтобы такие взлёты были возможны.

Поэтому, конечно же, Вячеслав Францевич не так глуп и не так прост, как этот мнящий себя центром мироздания критик. Да ведь и вообще пасти коров — занятие куда более тонкое, позитивное и медитативное, чем нетворкинг и коворкинг вместе взятые.

«Я благодарен Советской власти за удивительную карьеру, которую вряд ли смог бы сделать на частном предприятии, — пишет Вячеслав Францевич. — Подумайте только: в 23 года стал начальником механического, а чуть позже — сборочного цеха. А ведь в нём трудилось 2 тысячи человек! В 37 лет назначен директором Минского станкостроительного объединения им. Кирова. Позже был на партийной работе, возглавлял Госплан БССР, правительство Республики Беларусь…»

Не каждый из постсоветских политиков, неизменно повылуплявшихся из советского лукошка, способен на такую благодарность. В основном это пресловутые иваны, не помнящие родства, тщательно скрывающие за модной капиталистической позолотой родимые обкомовские и комсомольские пятна. Ну или их дети, иванычи, которых не было бы без криптосовдеповских иванов. Констатируем, у покойного хватило великодушия и благородства ничего из своей личной истории не скрывать.

Оправдал ли Вячеслав, сын Франца, те надежды, которые возлагала на него рабоче-крестьянская власть? И да, и нет.

Послушный сын своего народа, он был совсем не жаден до власти, — но, возносясь на очередную ступень, продолжал работать на ней неизменно осторожно и усердно. В решающий момент — не защитил. Не было у него такой функции.

Стоит ли, впрочем, попрекать его этим, если у самого Горбачёва её не было?

Уж Вячеслав-то Францевич точно не был создан для перестройки с её горлопанами, смотрел в окно и хлопал совиными своими очами, растерянный, созерцая вопящие в разрушительном экстазе толпы. Имел, однако, достаточный вес, чтобы именно ему было суждено возглавить Республику Беларусь в самый судьбоносный момент её существования — в момент появления на свет.

Случилось это как бы и помимо Вячеслава Францевича. Когда-то давно по телевидению проскочил кусок хроники, непарадно отснятый умницей оператором в Беловежской пуще: Ельцын, Кравчук, Шушкевич и Вячеслав Францевич о чём-то шушукаются, стоя посреди огромной залы. Вид могучая кучка при этом имеет откровенно бледный. Заметно, как она пытается исторгнуть из себя то одного, то другого персонажа. Ты давай говори! — Нет, ты давай.

В итоге выталкивают Вячеслава Францевича; остальные стремглав бросаются прочь, чтобы ему не было ходу назад. Тот озирается по сторонам, как человек, не совсем точно понимающий, что он здесь делает и куда он попал. Потом, вздохнув, обращается к журналистам: мы, мол, решили сделать заявление…

Последующую свою жизнь Вячеслав Францевич прожил с болью от этого распада и с обидным сожалением по поводу своей в нём роли.

Если столь же случайный на этой сходке коллега его Шушкевич задним числом стал умён и принялся пустозвонить и хвастать своей сознательной якобы ролью в распаде Страны советов, то покойный, как оказалось, имел мозги и совесть не хвастаться этим, а тихо каяться в собственной несамостоятельности.

Он честно написал об этом в своих поучительных и крайне интересных мемуарах, где вообще подробно рассказал, почему не по Сеньке шапка. Почему те, кто будто бы вершит историю — лишь более крупные шчэпки в её водовороте. Это действительно философская книга, напоминающая о «Кандиде» Вольтера. Я рекомендую её всем, суетным и несуетным. Называется книга очень символично: «Искушение властью».

И он действительно прошёл это искушение с честью.

На территории, которую до сих пор окучивают наследственные номенклатурные кланы под разными флагами, номенклатурщик номер один честно проиграл выборы и, ни на что не претендуя, ушёл на покой.

Справный и скромный белорусский мужик своего времени. Не ворюга, не зверюга, ну и не политический деятель, наверное. Из нашего времени смотрится как по-настоящему культовая фигура. Пока ещё немного тех, кто способен это оценить. Со временем будет больше.

Петер Лорре или Марти Фелдман могли бы быть его секретарями, и вообще, великолепно смотрелся бы у классиков от Хичкока до Мела Брукса.

Глаза у него были удивительные — озёрные, лупатые, беспокойные, хоть лифчик надевай. Идиллический, пасторальный деревенский тип, подёрнутый бюрократическим нуаром. Щедрая к чёрной кости Советская власть выносила наверх и таких. Этот был точно не худший. Как хозяйственник, может быть, находился в спокойное время на своём месте, как политик — вряд ли. Впрочем, в той сфере, что именуется властью, во все времена на своих местах находятся единицы.

Покойтесь с миром, Вячеслав Францевич, старый филин, улетевший в лучший из миров. Вы оставались напоминанием о временах, когда наверху общественной жизни ещё могли находиться тихие, работящие и порядочные люди. Великий Лысый Никита вряд ли допустит Вас к священному кукурузному пиру, но покладистый Лёня Брежнев точно нальёт с дороги чарку.

poligraf.red