Великая Отечественная война
29.05.2024
Георгий Зотов
Журналист
СОРОК ПЯТЫЙ, КЕНИГСБЕРГ
Кто они, другие ветераны?
-
Участники дискуссии:
13181 -
Последняя реплика:
больше месяца назад
Сергей Прищепов,
Марк Козыренко,
arvid miezis,
Александр Соколов,
Леонид Радченко,
Юрий Васильевич Мартинович,
Владислав Соколов,
Ярослав Александрович Русаков,
Рейн Урвас,
Kęstutis Čeponis,
Роланд Руматов,
Leonid Kuleshov,
Ефим Казацкий
Однажды Георгий вспомнил, что он встречался с очевидцами Великой Отечественной. Но он ещё и встречался с людьми "с той стороны" — которые воевали против нас. Это были разные встречи, как правило, спонтанные.
25 лет назад Георгий рано утром не мог найти на вокзале в Вене нужный поезд. Он спросил на ломаном немецком у старика на перроне. Тот махнул рукой — мол, покажу. Пошли. Старик спрашивает Георгия — Russland? Ja. И он начинает говорить на плохом, но русском. И говорит, чётко очень — "Я военнопленный". Георгий интересуется, где его взяли в плен. "Сорок пятый, Кёнигсберг". Идут дальше, а Георгий задумался. Его прадед погиб 16 февраля 1945-го под Кёнигсбергом. Возможно, этот добрый, вежливый и заботливый старичок его и убил.
Дошли до поезда. Старик мнётся. Потом говорит — "Русские люди хороший. Простите меня". Старый, сгорбленный.
Ещё одна встреча была в Гамбурге, когда на интервью с человеком, который тщетно ищет своих родителей (он русский, его в 2 года похитили в Крыму для программы "Лебенсборн") пришёл его друг, помогать с переводом на английский. Друг был старше. Он честно сказал мне — "Я не хочу скрывать. Я в январе 45-го вступил добровольцем в СС, а в апреле меня взяли в плен англичане. Я любил Гитлера, говорю вам искренне. Мне стыдно, я был молод". Я смотрел на старика, и видел его молодым — в серо-зелёной форме, с чёрными петлицами с серебряными молниями, с засученными рукавами. "У вас были в обслуге дома восточные рабочие?" — спросил я. "Да". "И как вы к ним относились?". Он отвёл взгляд. "Плохо. Я плохой человек. Простите меня, если можете". Я не ответил.
На интервью с последним премьером ГДР Хансом Модровым, этот человек (он умер в прошлом году) сразу сообщил — "Я был в фольксштурме. Русские захватили наш город внезапно, я не успел выстрелить — меня взяли в плен с оружием в руках. Но если бы я мог, я бы убивал". Он рассказывал, как был в лагере под Москвой, и пожилые конвоиры жалели мальчишек, которые ещё полгода назад стреляли им в спину из засад, и подкармливали их из своего пайка. И как увидел следы обстрела Ленинграда и руины Петергофа.
25 лет назад Георгий рано утром не мог найти на вокзале в Вене нужный поезд. Он спросил на ломаном немецком у старика на перроне. Тот махнул рукой — мол, покажу. Пошли. Старик спрашивает Георгия — Russland? Ja. И он начинает говорить на плохом, но русском. И говорит, чётко очень — "Я военнопленный". Георгий интересуется, где его взяли в плен. "Сорок пятый, Кёнигсберг". Идут дальше, а Георгий задумался. Его прадед погиб 16 февраля 1945-го под Кёнигсбергом. Возможно, этот добрый, вежливый и заботливый старичок его и убил.
Дошли до поезда. Старик мнётся. Потом говорит — "Русские люди хороший. Простите меня". Старый, сгорбленный.
Ещё одна встреча была в Гамбурге, когда на интервью с человеком, который тщетно ищет своих родителей (он русский, его в 2 года похитили в Крыму для программы "Лебенсборн") пришёл его друг, помогать с переводом на английский. Друг был старше. Он честно сказал мне — "Я не хочу скрывать. Я в январе 45-го вступил добровольцем в СС, а в апреле меня взяли в плен англичане. Я любил Гитлера, говорю вам искренне. Мне стыдно, я был молод". Я смотрел на старика, и видел его молодым — в серо-зелёной форме, с чёрными петлицами с серебряными молниями, с засученными рукавами. "У вас были в обслуге дома восточные рабочие?" — спросил я. "Да". "И как вы к ним относились?". Он отвёл взгляд. "Плохо. Я плохой человек. Простите меня, если можете". Я не ответил.
На интервью с последним премьером ГДР Хансом Модровым, этот человек (он умер в прошлом году) сразу сообщил — "Я был в фольксштурме. Русские захватили наш город внезапно, я не успел выстрелить — меня взяли в плен с оружием в руках. Но если бы я мог, я бы убивал". Он рассказывал, как был в лагере под Москвой, и пожилые конвоиры жалели мальчишек, которые ещё полгода назад стреляли им в спину из засад, и подкармливали их из своего пайка. И как увидел следы обстрела Ленинграда и руины Петергофа.
Если бы русские потом стёрли Германию с лица земли, это и то было бы ещё мало за всё, что мы у вас сделали.
Ну и наконец, в Эстонии Георгий общался с ветеранами легиона СС. Один из них, уже сидящий в инвалидной коляске, глядя на Георгия, что-то сказал с ненавистью. "Что он говорит?". Переводчик страшно застеснялся. "Говорит, что жалеет, что мало вас стрелял" — промямлил он. "Скажите ему, что он старая сволочь, и что он отстрелялся" — равнодушно ответил Георгий. Переводчик что-то там сказал по-эстонски. Уж не знаю, перевёл ли. Все эти люди получают пенсию. У них дети, внуки. У них есть сообщества, они собираются вместе, поют песни. Где-то и на марши выходят, как в Латвии и Эстонии. Кому-то из них честно стыдно за прошлое, а кто-то им гордится. И их много. Скажем, бывших служащих СС сейчас осталось в живых больше, чем узников концлагерей.
Вспоминаются стихи Юлии Друниной:
Он строен, хотя седоват, —
Мальчишкой прошел по войне,
Прошел как окопный солдат,
Но только… на той стороне.
Он выучил русский в плену.
На память читает стихи.
С себя не снимает вину
За те — фронтовые — грехи.
Да, много воды утекло!
Он вроде другой человек…
Сверкает неон и стекло,
Блистателен атомный век.
Мой спутник галантен и мил,
Внимательность в умных глазах…
Так вот кто едва не убил
Меня в подмосковных лесах!
Молчим. У рейхстага стоим,
Не знаю, минуту иль час.
Не знаю, туман или дым
Сгущается около нас.
Не знаю я — если опять
Рванется лавина огня,
Откажется, нет ли стрелять
Галантный филолог в меня.
Вспоминаются стихи Юлии Друниной:
Он строен, хотя седоват, —
Мальчишкой прошел по войне,
Прошел как окопный солдат,
Но только… на той стороне.
Он выучил русский в плену.
На память читает стихи.
С себя не снимает вину
За те — фронтовые — грехи.
Да, много воды утекло!
Он вроде другой человек…
Сверкает неон и стекло,
Блистателен атомный век.
Мой спутник галантен и мил,
Внимательность в умных глазах…
Так вот кто едва не убил
Меня в подмосковных лесах!
Молчим. У рейхстага стоим,
Не знаю, минуту иль час.
Не знаю, туман или дым
Сгущается около нас.
Не знаю я — если опять
Рванется лавина огня,
Откажется, нет ли стрелять
Галантный филолог в меня.
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Дмитрий Кириллович Кленский
писатель, журналист, общественный деятель
РЕАБИЛИТАЦИЯ НЕВОЗМОЖНА
Зловещий «Пакт Молотова-Риббентропа» реабилитируют, считая его «безупречным»
Antons Klindzans
Про немецкую оккупацию
Логика современности
Ефим Казацкий
житель планеты Земля
хлопцi и немцы
Георгий Зотов
Журналист
ИЗ КОММУНИСТОВ В НАЦИСТЫ И ОБРАТНО
Хочешь жить умей вертеться