---

Часть 1. Что на самом деле представлял собой «инцидент у Номонхана»?

---

 

Будучи орудием перманентной революции, теория «глубокой операции» страдала тем же, чем и вся троцкистко-марксистская идеология — оторванностью от жизни, начетничеством, догматизмом, а самое главное — ошибочностью исходных данных.

Почему Советская Россия с треском проиграла польскую войну? Почему «поход на Вислу» товарища Тухачевского закончился почти полным истреблением войск Западного фронта? Почему Советскому правительству пришлось пойти на подписание омерзительного Рижского мира, оставившего под пятой польских интервентов пол-Украины и половину Белоруссии?

Из-за роковых ошибок базового планирования.

Ослепленные успехами в России, большевики экстраполировали опыт своей борьбы с «внутренней» контрреволюцией на конфликт с новорожденной Польшей — и проиграли, не могли не проиграть.

Уповая на «революционный взрыв» среди малоимущих слоёв польского общества, большевистское руководство намеренно не замечало национального фактора — который, к глубокому сожалению господ Троцкого и К, оказался значительно сильнее фактора классового; более того, именно национальный фактор, или, иными словами, национальное самосознание польского народа, угроза для его национальной самоидентичности, угроза утраты только что полученной независимости — позволили Пилсудскому мобилизовать доселе бегущую польскую армию и, ударив во фланг подошедшим к Висле ордам Тухачевского, разгромить Западный фронт, только пленными захватив более ста тысяч человек; потери же Красной Армии в тяжелом вооружении и амуниции вообще не поддавались учёту.

Но национальным спортом в России издревле считалось многократное наступление на грабли; и военные теоретики молодой Красной Армии, засев за создание теории грядущей войны, опять повторили этот манёвр — а как же иначе? Ведь верховным гуру у них числился сам Великий и Ужасный Ходок на Вислу — товарищ Тухачевский!

Оный товарищ был известным теоретиком будущей войны и революционного освобождения Европы и Азии от «гнета капитала» — которому бойко подпевали прочие пропагандисты перманентной революции, типа Ильи Дубинского (каковой в своей книге «Восставшая Индия» воспевал будущий поход РККА за Гиндукуш) или Виталия Примакова (после службы военным атташе в Кабуле разразившегося опусом «Афганистан в огне», в котором потребовал незамедлительно ввести туда «ограниченный контингент советских войск» — заметьте, книга эта написана в 1930 году!).

Посему нет ничего удивительного в том, что идейный базис теории «глубокой операции» целиком и полностью принадлежал Михаилу Николаевичу Тухачевскому — за чьим левым плечом маячила бородка Льва Давыдовича Троцкого…

Каковы же были идеи товарища Тухачевского применительно к анализу будущей войны?


Товарищ Тухачевский не утруждал себя вопросами соотношения сил, изучением мобилизационных ресурсов, анализом штатных структур вражеских дивизий и корпусов — к чему? Ведь будущая война будет не войной наций, а войной классов!

Посему нет смысла изучать технику и вооружение армий сопредельных стран — достаточно будет разбросать над их территорий несколько миллионов листовок — и победа в кармане!

А как же! Ведь «рабочий класс всех стран, ведя ожесточённую классовую борьбу со своей буржуазией, вместе с тем мешает нападению империалистов на наш Советский Союз, сознательно защищая его как ударную бригаду мирового пролетариата…  Защита рабочим классом капиталистических стран своего международного социалистического отечества, батрачество и беднота деревни — всё это будет создавать широкую базу для революционного повстанческого движения в тылу у наших врагов».

Отлично! Стало быть, по мнению товарища Тухачевского, у Красной Армии не будет особой необходимости готовиться воевать с врагом всерьез — ведь есть же мировой пролетариат! Достаточно будет лишь грамотно настроить агитацию и пропаганду — и дело в шляпе!

И именно вопросу ПРАВИЛЬНОЙ организации агитации и пропаганды товарищ Тухачевский посвящал львиную долю своих военно-теоретических трудов.

 

«Если мы медленно и постепенно будет вливать агитационные силы, то влияние их будет ничтожно. Необходимо одновременное шумное влитие свежего революционного потока, способного сломить апатию и одухотворить войска желанием боя и стремлением к победе. Но движение этого потока обязательно должно быть поставлено на рельсы. Должны быть заранее разработаны лозунги и тезисы, с которыми вся агитационная масса должна с полным единомыслием влиться в войска. Только при таких условиях может получиться ударная успешная пропаганда. Эти удары должны сопровождаться самыми интенсивными кампаниями — литературными, плакатными и прочими. Организация агитпунктов на всех этапах, широкое применение музыки, широкое развитие плакатной системы и прессы, устройство театров и прочее — всё это может и должно дать блестящие результаты».
 

Вместо разработки вопросов тактики — «применение музыки и широкое развитие плакатной системы»; вместо создания теории и практики оперативного искусства — «одновременное шумное влитие свежего революционного потока»; вместо подготовки внятной стратегии — эфемерный мираж «глубокой операции»; и эти люди ГОТОВИЛИСЬ К ВОЙНЕ!?

Впрочем, надо отдать должное товарищу Тухачевскому, с 1931 по 1935 год бывшему заместителем наркома обороны по вооружению — кроме плакатов и тезисов, оружия идеологического, он всё же посчитал нужным вооружить Красную Армию танками и пушками, оружием, так сказать, реальным.

Но вот насколько реальным?


Что является квинтэссенцией теории «глубокой операции»?

Создание на достаточно широком участке фронта абсолютного превосходства над противником в силах и средствах, затем — массированный удар танковых масс при поддержке артиллерии и пехоты на всю глубину оперативной глубины вражеского фронта, а вслед за ним — непрерывное наступление до полного израсходования накопленных ресурсов живой силы и техники с целью максимально возможного захвата вражеской территории.

На которой (территории) пропагандисты товарища Тухачевского тут же зачнут заниматься «организацией агитпунктов на всех этапах, широким применением музыки, широким развитием плакатной системы и прессы, устройством театров» — с целью максимально быстрой «советизации» захваченных территорий для «расширения базиса войны».

Для такого modus operandi требовалось оружие с определенными свойствами — которое товарищ Тухачевский и заказывал промышленности; причём БОЕВЫЕ возможности этого оружия изначально приносились в жертву его МАССОВОСТИ — ибо теория «глубокой операции» отнюдь не требовала от танка способности успешно вести огневой бой с окопавшимся противником.

Теория «глубокой операции» требовала от танка ДОЕХАТЬ до вражеских городов, лежащих в глубине его территории — где, приветствуемый революционным пролетариатом, он явился бы живым символом свободы, принесенной угнетенным массам.

Танки, заказываемые товарищем Тухачевским (объективности ради надо сказать, что датой рождения Т-26 принято считать 13 февраля 1931 года, когда РВС СССР постановил принять на вооружение Красной Армии танк Vickers Е) чётко делились, в соответствии с английскими традициями, на «пехотные» и «крейсерские».

«Пехотные» танки (английские же «Виккерс шеститонный», ставшие у нас Т-26, с маломощным моторчиком в 90-120 лошадиных сил), побригадно приданные стрелковым корпусам и побатальонно — стрелковым дивизиям, должны были взламывать вражеский фронт вместе с массами пехоты.

«Крейсерские» (танки серии БТ, родоначальником которых был танк американского конструктора Кристи) же предназначались для усиления удара и развития дальнейшего успеха — для чего имели мощные двигатели (американские же моторы «Либерти», лицензионно выпускающиеся в СССР, мощностью в 500 лошадиных сил) и смешанный вид движителя — на колёсах и гусеницах.

Поскольку разработанная Триандафиловым теория «глубокой операции» требовала создания над противником максимального превосходства — эти танки строились в гигантских количествах.

Но были ли они действенным оружием против врага, готового сражаться?

Таким оружием эти танки НЕ БЫЛИ.


Первые противотанковые пушки появились уже в 1918 году — чего товарищ Тухачевский не мог не знать.

Не мог он не знать и того, что в 20-30-е годы широкое признание в Европе получили противотанковые ружья.

Например, швейцарское тяжелое самозарядное магазинное противотанковое ружье Soloturn S 18-100 появившееся в 1932 году, имело отличные (относительно бронирования советских танков) показатели по бронепробиваемости — 40-мм броня поражалась им на дистанции 100 метров, бронеплита в 35 мм пробивалась на расстоянии в 300 метров, а на пятистах метрах пробивался лист броневой стали толщиной в 27 мм.

Учитывая, что броня и Т-26, и БТ нигде не превышала 25 мм — их шанс уцелеть под огнем этих противотанковых ружей равнялся нулю.

Да что там швейцарцы! Японское 20-мм противотанковое ружье «Тип 97», попарно входившее в состав пулеметных рот пехотных батальонов (японская пехотная дивизия по штату должна была иметь 72 ПТР этого типа) уверенно пробивало со 100 метров тридцатимиллиметровую танковую броню.

А ведь речь идёт только о противотанковых ружьях! О серьезном же единоборстве танков Т-26 и БТ с противотанковыми пушками вообще можно не говорить — тут, как говорится, без вариантов.

Танки Т-26 и БТ могли бы успешно действовать на поле боя и в глубине обороны противника лишь в одном-единственном случае — если бы армия противника была заранее, ещё до первых выстрелов, деморализована и распропагандирована марксистскими агитаторами; только при этом условии у гигантских орд советских картонных танков появлялся бы шанс на победу.

И НИКАК ИНАЧЕ!





3 июля 1939 года сто пятьдесят шесть танков БТ-5 одиннадцатой легкотанковой бригады пошли в атаку на наспех окопавшихся японцев, за час до этого захвативших гору Баин-Цаган, с северо-запада.

С юга в наступление на гору Баин-Цаган пошла 7-я мотобронебригада (154 бронеавтомобиля).

Мы действовали не в одиночку — атаку советского бронетанкового кулака поддержали два мотобронедивизиона монгольской кавалерии (34 пушечных бронеавтомобилей БА-6 и БА-10).

И эта атака, долженствующая смести с лица земли японскую дивизию, закончилась провалом!

Японцы расстреливали наши танки из противотанковых пушек, из противотанковых ружей, из батальонных гаубиц, из полевых пушек — и не отступали ни на шаг!

Японцы не побежали, сломя голову, к переправам через Халхин-Гол — они начали хладнокровно расстреливать наши танки, используя всё, что было у них под рукой.

Советско-монгольская бронетанковая группа атаковала японцев со всех сторон.

2-й батальон 11-й танковой бригады и действующий с ним совместно бронедивизион 8-й монгольской кавалерийской дивизии атаковал врага с запада, главные силы 11-й ОЛТБ (её 1-й и 3-й батальоны и бронедивизон 6-й монгольской кавалерийской дивизии) должны были атаковать японцев с севера, 7-й мотобронебригаде был дан приказ нанести удар с юга. 185-й тяжелый артиллерийский полк должен был поддерживать наступающие танки огнем.

Танков и броневиков у нас было с избытком — а вот пехоты не было совсем: 24-й мотострелковый полк, долженствующий поддерживать действия танкистов, к месту боя не явился, вместо Баин-Цагана отправившись к озеру Хуху-Усу-Нур.

Развернувшись для атаки, 11-я ОЛТБ двинулась на противника. Японцы проявили выдержку и хладнокровие — десять минут их пушки и ПТР молчали, подпуская советские танки на дистанцию эффективного огня.

И когда БТ-5 бригады Яковлева подошли к окопам японцев на 150-200 метров — те открыли огонь.

Идущий первым батальон майора Михайлова в первые несколько минут боя потерял 15 танков.

Поднятая танками песчаная завеса укрывала позиции японской противотанковой артиллерии лучше всяких маскировочных сетей, и позволяла ей расстреливать из укрытий наши танки, как на стрельбище.

Пушки же наших БТ-5 и БТ-7 оказались совершенно непригодны для атаки окопавшегося противника — из-за настильной траектории стрельбы и отсутствия в боеукладках осколочно-фугасных снарядов.

Не желая оставаться на поле боя в роли расстреливаемых мишеней, танки 11-й бригады отошли на исходные позиции.


Вторая атака бригады Яковлева началась в два часа пополудни, одновременно с ударившей с юга 7-й мотобронебригадой, и оказалась чуть успешнее первой — танкистам удалось оттеснить японцев с северо-западных склонов горы Баин-Цаган на 500-700 метров, расплатившись за это потерей более 30 танков.

7-я мотобронебригада, понеся тяжелые потери, результата не добилась вовсе — и на 19 часов была назначена третья атака, всеми силами советско-монгольских бронетанковых частей с трех направлений.

Как и следовало ожидать, эта атака провалилась — потеряв более сорока бронеедениц, две бронетанковые бригады советских войск и два бронедивизиона монголов откатились на исходные позиции.

К концу дня 3 июля в закатное небо Халхин-Гола поднималось более ста столбов чадного чёрного дыма — это горели наши и монгольские подбитые танки и бронеавтомобили…

Танки БТ-5, прекрасно выглядевшие на довоенных парадах, оказались совершенно бесполезными для реальной войны, равно как и пушечные (не говоря уже о пулеметных ФАИ и БА-20) бронеавтомобили.

Скверные приборы наблюдения, никуда не годная связь, несовершенные прицелы, скудный ассортимент пушечных снарядов, невозможность нормального наблюдения за полем боя, отсутствие в составе экипажа полноценного командира («командир» на наших лёгких танках — это просто заряжающий орудия или наводчик) — всё это привело к тому, что, понеся огромные потери, 11-я ОЛТБ и 7-я МББ оказались неспособными одержать победу над окопавшейся пехотой японцев.

Плюс к этому — действия танков и бронеавтомобилей не были поддержаны нашей пехотой.

 
С рассветом четвертого июля японцы перешли в контратаку против наших танков — и были рассеяны пушечно-пулеметным огнем. Но сам факт этой контратаки говорит о многом!

Весь день четвертого июля и всю ночь на пятое стянутые отовсюду советско-монгольские войска вели непрерывное наступление на японские позиции, и, пользуясь колоссальным перевесом в живой силе и технике, к рассвету 5 июля принудили японцев покинуть гору Баин-Цаган и отойти на восточный берег реки Халхин-Гол.

Ничего удивительного или экстра-героического в этом не было — пользуясь подавляющим превосходством в артиллерии, советские войска просто подавили обороняющихся японцев массой огня.

Танки же, должные, по мнению командования 1-й армейской группы, ещё утром 3 июля за пару часов просто смести врага в реку лихой атакой — двое последующих суток выполняли при медленно наступающей за огневым валом пехоте роль штурмовых орудий, полностью проигнорировав своё тактическое предназначение, ради которого, в ущерб защищенности, оснащались мощными моторами.

Дорогущие БТ-5 и БТ-7, таким образом, вынуждены были выполнять ту задачу, с которой вполне бы справились дешёвые Т-26 — в один день полностью обесценив многолетние теоретические изыски советской танковой школы.

Мечты теоретиков «глубокой операции» о могучих прорывах вражеского фронта и лихих рейдах в глубь его территории разбились о прозу жизни — выяснилось, что танки серии БТ абсолютно бесполезны для современной войны, и бросать их в атаку против хотя бы в минимальной степени оснащенной противотанковым оружием пехоты — есть очень дорогой способ самоубийства для танковых экипажей, и ничего более.

Теория «глубокой операции» умерла на берегах реки Халхин-Гол — к сожалению, слишком поздно; до 22 июня 1941 года оставалось всего один год и девять месяцев…

 

---

Окончание

---