С лёгкой руки диссидента Зиновьева (ставшего потом, как известно, тем ещё антидиссидентом) в дискурс внедрился остроумный термин «хомо советикус». Бо́льшую часть населения постсоветских стран и по сей день кличут этими самыми советикусами, или, более грубо, совками. При этом подразумеваются их вялость, конформизм, несовременность и обречённость на исчезновение с исторической сцены.
 
Здесь сразу нужно сказать, что советикус советикусу рознь.
 
Одно дело — честный работяга, верящий в справедливость, общее дело, престижность труда, привыкший не за страх, а за совесть наяривать не только за себя, но и «за того парня». Другое — приспосабливающийся обыватель, охотник за «дефицитом», горшками, обоями и занавесками, равнодушный и бездумный. Третье — тот же обыватель, приспосабливающийся на гораздо более высоком уровне, политическом или идеологическом (Горбачёв, Ельцин, Яковлев, Кравчук…), в конце концов и разметавший мостящимся и вертящимся жирным задом общесоюзное гнездо.
 
Мы под советским человеком будем понимать некий усреднённый тип. А так, конечно, каждый антропологический тип воспринимал советскую систему по-своему, каждый эволюционировал в ней по-своему и каждый по-своему влиял на её эволюцию.
 

Собственно, эта система отнюдь не была чем-то исторически чужеродным для населения СССР. Социализм и являлся формой организации, выраставшей из помыслов и чаяний масс, наконец-то включенных в историю небывалым волевым усилием Ленина и его ослепительной банды интеллектуалов. Инициатива сверху наконец встретилась с инициативой снизу.
 
Народ по преимуществу деревенский, недавно ещё малограмотный, организовывался и мобилизовался как умел, чтобы в общем порыве преодолеть ставшее угрожающим отставание от более продвинутых западных соседей.
 

Целью же своей он видел не только пресловутое «догнать и перегнать», но всеобщее счастие на земле — как исправление имманентной миру несправедливости. В сущности, это было движение религиозное, иным и не может быть движение со слоганом «до основанья, а затем».
 

 
Да, Сталин был неуверенный в себе руководитель и преступный тип, а потому развязал кровавый террор, надолго скомпрометировавший социализм. Но многие жестокости и нелепости советской истории были неизбежны и без Сталина. Так всегда случается, когда широкие массы слишком поздно выходят на широкую дорогу. Революционные крестьяне Мюнцера точно не были более щепетильны.
 
Так вот, какие-то специфические качества советского человека следует искать именно в его корнях крестьянина, причём крестьянина достаточно неблагополучного.
 
Отсюда и солидарность, выдержка, выносливость, и определённая дремучесть, головокружительно повязанная с наивностью, и своеобразная хитреца. Отсюда самая главная черта, которую ставят на вид «совку» — гипертрофированная общинность, когда вас хвалят или порицают целым организованным миром, личную жизнь обсуждают на партсобрании, комсомол лезет чуть ли не в койку, а лектор из общества «Знание» рассказывает не только о том, что следует читать, но и как понимать прочитанное.
 

Ближе к восьмидесятым советский человек стал естественным образом индивидуализироваться. Жизнь становилась насыщеннее и благополучнее. Строилась новая, сложная, городская уже среда, прилипшие друг к дружке хаты и тесные коммуналки медленно, но верно заменялись личным пространством.
 
Органично вырастало понимание того, что отдельные постели и кучи грязного белья на митингах обсуждать не следует. Происходило расставание с обязательным и принудительным коллективизмом.
 
В обществе рос запрос на самостоятельность и обособленность, длинный хаер, брюки клёш и демонстративно наплевательское отношение к пионерии и комсомолу. Западлом считалось стучать на ближнего (в сталинские времена это делали не только тайно, но и явно, громогласно истерически сигналя при всём честном народе). Западлом считалось обозначать свою принадлежность к какой-либо корпорации и подконтрольность какому-либо начальству. Западлом считалось соглашаться с общественной иерархией и внимать лояльной прессе.
 
И так далее, и тому подобное, можно перечислить ещё массу такого западла.
 

Главнейший факт, на который я хочу обратить внимание читателя: советский человек на пике эволюции был крайним индивидуалистом и антилоялистом.
 
Конечно, большинство по-прежнему было конформистским. Но даже у большинства имелось понимание того, что конформистом быть непрестижно.
 

 
Потребность в нонконформизме только возрастала. В середине семидесятых за бунтаря мог сойти ещё довольно спокойный Высоцкий. В середине восьмидесятых это был уже действительно бескомпромиссный неистовый Егор Летов.
 

Стадность, самого что ни на есть обветшало-свирепого типа, вернулась как раз с распадом СССР, когда чётко обозначилась проблема выживания. В экстремальных условиях сработал старинный инстинкт коллективизма, веками служивший палочкой-выручалочкой для народа, периодически впадавшего в неблагополучие. Люди стали немедленно сколачиваться в мафии, мафийки, бандищи и банды.
 
Дальше — больше. История зафиксировала необратимый слом наиболее тонких советских институций: образования, науки, техносферы. Юноша, обдумывающий житьё, чтобы кое-как свести в этом самом житье концы с концами, должен был уже становиться не инженером или учителем истории, но официантом или перекладывателем бумажек в непонятном офисе.
 
В мире дикого капитализма — вынь да положь, утром деньги, вечером стулья — из человеческой деятельности стал потихоньку испаряться творческий элемент.
 
Исчезновение тонких сфер, — впервые в истории, с колоссальной кропотливостью, запоздало построенных на наших землях, — означало неотвратимую архаизацию общества, а значит, и его неизбежный откат в прошлое, возвращение к примату коллектива и покорности окружению.
 

Редкий человек не жаждет чувствовать себя частью чего-то большего, чем сам. Особенно ярко это желание проявляется в лихие времена, когда такая принадлежность воспринимается как нечто спасительное.
 
Сложные и развитые институты советского общества приказали долго жить. К ним нельзя уже себя причислить. Остаются классические архаические понятия: родина, нация, село, место работы. Пресловутый раён.
 

Вот почему для современного члена общества вполне нормально декламировать вслед за вождями тупые кричалки и назойливо декларировать свою принадлежность к какой-нибудь конторе. Вот почему девочка поблагополучней раз за разом постит у себя в «Фейсбуке» прилизанные реляции в духе комсомолки тридцатых о том, как хорошо работается у них на фирме по продаже унитазов, а герои майдана ставят инакомыслящих на колени и в коллективном порыве вопят «кто не скачет, тот москаль».
 

 
Это именно что проявления стадности в обществе, чисто экономически, технически, технологически лишённом запроса на индивидуализм. Да, она проявляется в пределах меньших групп. Но проявления таковы, что жителю СССР и не снились.
 
Никакими пережитками совдепа здесь не пахнет, здесь как раз архаизированное будущее стучится в дверь.
 
Поэтому когда вам рассказывают о необходимости преодоления стадного совкового менталитета, вы вполне можете посмеяться рассказчику в лицо.