Этические основания Свободы: благо народа или индивида?

Вопрос либерального отношения к патриотизму можно рассматривать в контексте общих этических оснований либерализма, к которым я обращался в своей предыдущей статье. Поскольку мой оппонент пренебрёг их рассмотрением, видимо, посчитав это не достойной внимания “мелочью”, мне придётся к ним вернуться.

Вопрос этот не такой уж праздный, как кому-то может показаться. Этика оперирует понятиями добра и зла, справедливости, совести, смысла жизни.

В самом общем смысле мы все, конечно, за всё хорошее и против всего плохого. Но вот чем дальше от теоретических эмпиреев и ближе к грешной земле, тем больше появляется сложностей: как понимать “Добро”, чьё именно добро имеется в виду, как правильно себя вести, чтобы соответствовать этическому идеалу и почему именно так, а не иначе. Ответы на эти вопросы могут сильно варьироваться в зависимости от того, с какой антропологической позиции на них отвечать – об отличиях этих позиций речь уже шла выше.
 
Патриотизм оказывается частной этической проекцией такой традиционной антропологии: если общественное преобладает над индивидуальным, то человеку совершенно естественно заботиться о благе своего народа, жертвовать ради него личными интересами. И, совершенно логично, что такое поведение считается в традиционном обществе правильным и достойным подражания: «dulce et decorum est pro patria mori».

Либерализм же ставит в центр не народ, а свободного индивида. Но прямой связи между личным успехом, счастьем отдельного индивида и благом народа, нет. Они могут и входить в противоречие. Традиционная этика эту коллизию решает в пользу общественного целого, как мы видели.

А каково её этическое решение с либеральной точки зрения? Что индивид должен выбрать – личное благо или общественное? Ответ вовсе не так очевиден, как представляется моему оппоненту.

Общество с либеральной точки зрения является лишь проекцией воли индивидов, значит, общество индивиду ничего диктовать не имеет права, не может ему навязывать никакой общеобязательной этики.
 

Любые общие правила и нормы – этические или юридические – являются продуктом свободного волеизъявления, следовательно, от их исполнения индивид всегда может отказаться, если исполнять их ему окажется невыгодно.

Мой оппонент предлагает разрешение этой коллизии в духе старой доброй позиции “разумного эгоизма”:
Логика рационального эгоизма, на первый взгляд, проста и подкупает этой простотой: индивиду выгодно соблюдать интересы других индивидов, чтобы те, в ответ, соблюдали его интересы, нарушать права других людей, вторгаться в их личное пространство невыгодно для вторгающегося.

Но ведь можно привести массу примеров, когда это становится выгодным! Как, например, с рационально-эгоистической позиции обосновать смерть солдата на поле боя? Ведь он лично никакой выгоды от этого иметь не будет. Рациональным поведением будет – всеми способами попытаться “откосить” от армии.

Зачем владельцу транснациональной мегакорпорации исполнять законы государства, если оборот его предприятия раз в десять больше ВВП этого государства? Рациональнее будет коррумпировать нужных чиновников и добиться выгодного решения даже вопреки закону. Или целиком закупить всю парламентскую правящую фракцию и переписать закон под себя. Кто-то скажет: такого не бывает. Так пусть посмотрит на соседнюю Украину, где покупают не только депутатские “тушки”, но и президентов.

Приводимые моим визави частные случаи сохранения в либеральные странах обязательного воинского призыва, армейской дисциплины и иерархии, являются скорее примерами внесения нелиберальных начал в общелиберальный контекст: армейский приказ – это навязывание воли одной личности другой, необходимость подчиняться общей дисциплине часто может входить в противоречие со свободным волеизъявлением каждого индивида.

Мой оппонент ссылается на исторический кейс 1991 года, когда народ не вышел массово и добровольно на защиту советской государственности, считая это примером того, что при нелиберальном режиме у населения не вырабатываются навыки самоорганизации.

Но можно ведь вспомнить и другой пример: как в 1940 году одна за одной наперебой сдавались Гитлеру либеральные европейские страны, многие из которых не уступали Германии ни по численности армии, ни по технической оснащённости. И навыки самоорганизации у этих высокоцивилизованных европейских народов должны были за века благотворного либерального воспитания основательно отточиться. И поддержка государства у них была, в отличие от советского народа в 1991 году, преданного своей государственной элитой. И, несмотря на всё это Дания сдалась нацистам за 6 часов, а Голландия за 6 дней! Франция продержалась дольше всех – 42 дня. Почему же французы, датчане, голландцы не пошли массово и добровольно защищать если не Родину, то хотя бы собственные интересы?

А ведь им, что называется, было, что терять: высокий уровень жизни, высокий уровень обеспеченности прав и свобод. И, тем не менее – позорная сдача всего и вся.

Как видим, рациональным эгоизмом далеко не всегда можно обосновать необходимость общественной этики. Нередко человек не оказывается неспособным рационально просчитать все последствия своего поведения, видя перед собой лишь ближайшую выгоду, но упуская из виду собственные же долгосрочные интересы. Возьмём хотя бы проходящую на глазах всего мира украинскую эпопею с прибывшими из Китая носителями коронавируса. На первый взгляд забрасывание камнями автобусов с соотечественниками хоть и ужасно выглядит, но рациональность в этом есть: каждое село боится допустить у себя эпидемию. Хотя такое поведение разрушает общенациональную солидарность, последствия такого рассыпания нации могут быть настолько катастрофическими, что затмят любую эпидемию.

Ко всему прочему поведение человека далеко не всегда вообще может быть вписано в какие-то рациональные схемы. Английский философ Джон Грей пишет:
Человек может вести себя вопреки собственным же интересам – и такое поведение, если оно основано на внутренних иррациональных импульсах индивида, как ни странно, тоже будет его свободным выбором. Всплеск иррационализма может произойти и как результат массового психоза, когда отдельные человеческие атомы мечутся в поисках спасения от надвигающейся реальной или воображаемой катастрофы, а общая равнодействующая их метаний будет лишь приближать катастрофу.

Надындивидуальная этика тоже в некотором смысле иррациональна: она может диктовать индивиду поведение вопреки его личным интересам, никак не объясняя, почему он должен так себя вести. Она просто вещает с амвона: «ты должен», в крайнем случае ссылаясь на то, что, мол, Заратустра велел или «Сталин дал приказ». Но эта иррациональность играет положительную роль: она является щитом от хаотизирующей общество иррациональности, порождаемой столкновением мелких частных эгоизмов.

Жизненная философия «делай, что должен, и будь что будет» далека от простой логики разумного эгоизма, но в ситуации массовой истерии она может играть роль значительного сдерживающего фактора, а люди, её исповедующие, становятся центрами кристаллизации бушующих волн социального хаоса.

Либеральный же индивидуализм таким сдерживающим фактором быть не может: он со своей рыночной логикой свободной конкуренции, наоборот, провоцирует ещё большую хаотизацию.

Фашизм на службе либеральной демократии

От иррациональности, таящейся в глубинах индивидуальной или массовой психики, самое время плавно спикировать на пикантную тему глубоко-интимной связи либерализма и фашизма. К сожалению, немецкие философы-марксисты, копавшие эту неудобную тему, моему оппоненту неинтересны. Он больше доверяет либеральным специалистам по фашизму, научная беспристрастность которых здесь под большим вопросом: у них свой интерес заметать под ковёр грязные секреты довоенной Европы. Мало ли какие скелеты могут обнаружиться в шкафу у респектабельного европейского профессора – а вдруг оттуда вывалятся мощи дедушки-эсэсовца в стильной форме от Хуго Босса.
 

Неслучайно либеральная школа изучения фашизма всегда была склонна сводить его лишь к ни чем не объяснимому, беспричинному припадку массового психоза, накрывшему Европу так же внезапно, как потом и прекратившемуся.

Что, конечно, далеко от научной методологии, всегда ищущей объяснение любого социального явления в виде исторических, психологических, экономических причин. А причины эти искать не либералам не хочется. Поэтому в лучшем случае либеральные исследователи фашизма приписывают ему некий произвольный список черт, якобы исчерпывающих сущность этого явления. Как это делает Стенли Пейн и ещё какой-то анонимный «немецкий историк», на которых ссылается мой оппонент: национализм, этатизм, насилие, милитаризм и, конечно же, антилиберализм.

Этатизм, то есть учение о необходимости вмешательства государства в экономику, и шире – в общественную и частную жизнь, исповедовался многими учёными и практиковался многими политиками, которых причислить к фашистам будет трудновато: знаменитый экономист Джон Кейнс и его последователь американский президент Франклин Рузвельт.

Такой классик либерального учения, как Томас Гоббс, считается одним из авторов концепции этатизма, но Гоббса тоже никто пока в фашисты не записывал.

Национализм, то есть принцип: «каждой нации – своё государство», был просто частным приложением либеральной теории к каждому отдельному европейскому государству. Деятели буржуазных революций в Англии, Голландии и Франции были, как правило, одновременно и либералами, и националистами.

Насилие – эта, по словам Маркса, «повивальная бабка истории» – неотъемлемое свойство любой государственности вообще, а отнюдь не какая-то специфически фашистская особенность.

Что до якобы антилиберальной позиции фашистов, о которой так много любил разглагольствовать британский агент Муссолини, то и здесь не всё так однозначно. Хайнц Гудериан, например, объяснял действия Гитлера стремлением защитить западные демократии от большевистских варваров:
Вот так, весь “антилиберализм” нацистов – только маска, на самом деле они были вынуждены прибегать к диктаторским методам, чтобы спасти либеральную демократию от тирана Сталина! Между строк у Гудериана читается горький упрёк западноевропейцам и американцам, не оценившим жертвенного благородства нацистов и предательски ударивших им в спину, вместо того, чтобы совместно бороться с настоящим тоталитаризмом – коммунистическим.

Почему бы не поверить старому гитлеровскому генералу? Ведь, в отличие от современных либеральных профессоров, в уютной тиши своих кабинетов сочиняющих сказки о непримиримой якобы вражде фашистов к либералам, Гудериан защищал их сытое благополучие от «диких большевистских орд» на поле боя, он за либеральную Европу кровь проливал.

А взять любой фашистский или фашизоидный режим, коих в Латинской Америке за всю её историю были десятки, если не сотни. Все они регулярно пользовались поддержкой Запада, в особенности Вашингтона. И ничего, что эта поддержка не всегда открытая, а чаще стыдливая. Ничего подобного “гуманитарным бомбардировкам” западные демократии в отношении латиноамериканских ультраправых диктатур никогда не практиковали. Даже слабеньких санкций против Пиночета, Сомосы, Батисты или Стресснера никогда не вводили.

Такая вот у либералов с фашистами «смертельная вражда»!

Нам говорят, что все порядочные западные страны, обжегшись на Гитлере, пришедшем к власти по всем правилам парламентской демократии, после победы над нацизмом запретили участвовать в политической жизни всем “врагам свободы”. Но, например, в США, национал-социалистическая партия действует совершенно легально, и никто не запрещает голосовать за неё на выборах. Пока популярность её стремится к нулю, но мало ли, как в будущем дело обернётся. Среди электората Трампа неофашисты и ультраправые разных оттенков занимают заметное место. Его успех на президентских выборах придал новое дыхание и их единомышленникам в Европе. И хотя они стараются избегать явного отождествления с историческим фашизмом и одиозным брендом “национал-социализма”, никаких особенных проблем с участием в политической жизни у них нет.
 

Из всех “врагов свободы” запрещёнными оказались только коммунисты. Пускай пока ещё не по всей Европе, а только на её восточных “кресах”. Но лиха беда начало.

Да, собственно, прикормленных “еврокоммунистов” во Франции и Италии и запрещать-то особо незачем – они там давно уже поклонились всем “либеральным ценностям”. Под запретом оказались те, кто в Прибалтике и на Украине является носителем ненавистных либералам ценностей советских. Зато эсэсовцы и бандеровцы, ни от кого не таясь, зигуют и регулярно маршируют по украинским, латвийским и эстонским городам и весям. А респектабельная “старая” Европа на это спокойно смотрит и никак украинских и прибалтийских неофитов “европейских ценностей” не одёргивает.

Хотя можно представить, что было бы, если бы фашистов запретили, скажем, году в 1932. Тогда на выборах в Рейхстаг “враги свободы”, то есть компартия и НСДАП с союзниками – Католической партией центра, Немецкой национальной народной партией и более мелкими региональными правыми партиями, получили вместе более 80 голосов избирателей.

Вот был бы казус, если бы в раже борьбы за либеральную демократию 4/5 немецкого народа запретили бы голосовать! Хотя свободолюбцы запросто могли бы и не заметить всей комичности этой ситуации.

О сочувствии лузерам истории

Ну и на посошок несколько слов по поводу постскриптумных пожеланий, советов и сочувствий мне от моего оппонента.

Весьма свежо и оригинально звучит его хлёсткий тезис об изоляционизме и фашизме, как «лузерах истории», особенно в контексте победы в самой свободной стране мира крайне правого изоляциониста, чей успех чрезвычайно усилил и в Америке и в Европе ультраправые, ксенофобские и неофашистские настроения.

Трамп въехал в Белый Дом на обещании отгородить «сияющий Град на холме» от жаждущих попасть в него Большой Стеной. Впрочем, Трамп здесь никакой Америки не открыл: строительство стены на границе с Мексикой ведётся с 1993 года. Но и без всякой стены каждый год здесь гибли и гибнут сотни “мокрых спин” – так в Америке называют мексиканских нелегалов, расстреливаемых крутыми техасскими рейнджерами при попытке переплыть Рио-Гранде.
 
Пожелание заблокироваться, забаррикадироваться и от всех отключиться звучит не просто странно, оно свидетельствует о глубоком непонимании самых сущностных вещей. И я вынужден ещё раз сделать акцент на том, о чём уже вёл речь выше.

В традиционном обществе или в обществе коммунистическом межличностные связи имеют фундаментальное значение, может быть ещё большее, чем личность, как таковая. Личность сама по себе – это почти пустое место: «голос единицы тоньше писка». Это пустое место наполняется только в процессе постоянных и разнообразных межчеловеческих контактов: «общественное животное» существует только в обществе. И тут мне зачем-то советуют разорвать это самое ценное, что только может быть, что и делает меня человеком. Курьёз, да и только!

Если этот совет означает следование в потреблении и поведении каким-то определённым канонам, то, пропуская ироническую шпильку «питаться только определенным списком блюд», утвержденным администрацией воображаемого «санатория 1950-х годов», я могу задать вопрос моему оппоненту: а что в либеральных странах никаких канонов и законов нет, каждый живёт, с какой ноги с утра встанет? Там же, если верить нашим либералам, «диктатура закона», а, следовательно, если законом заблокируют интернет или запретят выезд за границу, законопослушный либеральный гражданин обязан этот закон исполнять, разве не так?

Не менее курьёзно звучит совет «никогда не выезжать за границу». Даже гастарбайтеры из Северной Кореи сегодня в Европе – не редкость. О заполонивших весь мир китайских туристах упоминать вообще излишне. А ведь в Китае диктатура одной партии. Как же это ихние кровавые коммуняки допускают такую оплошность?! Ведь измученные тоталитаризмом китайцы могут соблазниться западными либеральными свободами и возжелать завести такие же и у себя в Поднебесной. Да вот что-то пока не соблазняются, наоборот – гордо несут по всему миру свои “китайские ценности”, а к «западным белым дьяволам» относятся со сдержанным чувством превосходства.

Мой оппонент каким-то странным образом противопоставляет либерализм и тоталитаризм, как будто это антиподы и антагонисты: либерализм, мол, окончательно победил, тоталитаризм остался в лузерах истории. Ну и история вроде как подошла к концу: полное торжество единственно верной и правильной либеральной идеологии, все пляшут и поют. И одновременно выходит, что поверженный змий тоталитаризма и коммунизм это как бы одно и то же.

Заодно они оба ещё и виноваты в развязывании второй мировой войны – здесь Европарламент рукоплещет Кириллу Озимко особенно энергично.

Под “тоталитаризмом” обычно понимают политический режим, добивающийся наиболее полного контроля государства над всеми аспектами общественной и частной жизни. Посмотрите труды и речи советских деятелей – там вы не найдёте никакой апологии всемогущего и вездесущего государства, контролирующего каждый чих гражданина.

Когда в 1917 году Ленин провозгласил свои «Апрельские тезисы», единственной политической силой, которая пришла от них в полный восторг, были анархисты. Собственно, власть советов и означала, что каждая деревня теперь будет управляться сама собой. В борьбе с интервентами и их белогвардейской прислугой союзниками большевиков опять-таки были анархисты и левые эсеры – ни тех, ни других апологетами излишней роли государства никак не назовёшь.

Другое дело, что оказавшись в кольце врагов, разорённому гражданской войной советскому государству приходилось сосредотачиваться, мобилизироваться, напрягать все силы, сжиматься в единый кулак и в этой ситуации оно не могло не приобрести некоторые, скажем так, квазитоталитарные черты. Самым очевидным примером организации с заметными элементами тоталитаризма является регулярная армия, а советское общество долгое время было вынуждено оставаться гипертрофированно военизированным.
 

Если опять-таки не размениваться на мелочи, а обращаться к сущностным вещам, то разница между либеральным индивидуализмом и советским коллективизмом не столько в степени их тоталитарности, сколько в главном организующем принципе: у одних «каждый сам за себя», а у других «один за всех и все за одного».

Советское общество было нацелено, прежде всего, на то, чтобы дать всем своим членам равные возможности развития и творческого труда. В эти возможности входило и равенство доступа к средствам производства, медицине, спорту, образованию, искусству. Ну и к информации, разумеется. А уж как каждый конкретный человек эти возможности использовал, это зависело только от его личных усилий.

Понятно, что советская реальность часто могла не соответствовать этому идеалу, но ориентир был задан именно такой. Этот идеальный ориентир предполагал, по сути, только один ограничитель личной свободы: чтобы индивидуальное творчество не оказалось во вред обществу – вот и весь страшный советский “тоталитаризм”.

Естественно, что в числе прочих возможностей личного развития доступ к информации играл не последнее место. В советском обществе господствовал настоящий культ знания и науки. Поэтому, если в представлении моего оппонента советский «антилиберальный мирок» ассоциируется с отказом от знания и обскурантизмом, то ему можно лишь посочувствовать: присутствие такой искажённой картины нашего недавнего прошлого в сознании значительной части современной молодёжи заслуживает глубокого сожаления.

Обскурантизм заявил себя в полную силу с началом либеральных реформ в России. Достаточно вспомнить, как с российского телевидения правдами и неправдами “ушли” замечательного учёного, ведущего известной научно-популярной телепрогаммы «Очевидное – невероятное» Сергея Капицу. Просветительские передачи пришлись новым либеральным хозяевам ТВ не ко двору. Два “маститых телеакадемика”, Эрнст и Познер, требовали, чтобы Капица больше внимания уделял более животрепещущим темам: летающим тарелкам, экстрасенсам, магам, гадалкам и астрологам. Вот к такой ценной информации стремились обеспечить доступ «освобождённым от гнёта советского тоталитаризма» гражданам хозяева либерального дискурса.

Концепция “тоталитарного государства” (stato totalitario) появилась в начале 1920-х годов для характеристики отнюдь не СССР, а фашистского режима в Италии. Бенито Муссолини принадлежит знаменитый афоризм: «всё в государстве, ничего против государства и ничего вне государства!» Повторю, что ничего подобного большевистские деятели никогда не писали и не говорили.

Признаки тоталитаризма стали весьма заметны на Западе довольно быстро после победы либерально-буржуазных революций. Если понимать под этим максимальную степень контроля, то именно так была устроена жизнь с XVII по середину XX века в английских и голландских работных домах, впрочем, если это можно назвать жизнью. Внутренний порядок работных домов мало чем отличался от тюрем: в них существовал жёсткий режим, подъём, уход на работу по расписанию, палочная дисциплина, за любой проступок грозило наказание поркой, карцером и голодом, семьи разделялись, матерям не позволено было видеть детей, братьям и сёстрам запрещалось общаться (Анастасия Лотарева. Моя рука тяжела, но сердце полно любви).

Ещё более интересную жизнь сердобольные либералы типа Джона Локка организовали чёрным рабам на своих американских плантациях. И ведь, в отличие от СССР, находившегося в кольце врагов, у англосаксов не было никакой военно-мобилизационной необходимости вводить у себя такие “очаги тоталитаризма”, как чёрное плантационное рабство и работные дома для “белых негров”: в то время в мире просто не существовало силы, способной представлять сколько-нибудь серьёзную угрозу для Британии и США.

Много интересных и поучительных казусов демонстрирует нам и сегодняшний “свободный мир”. Во многих западных странах только лишь за выражение сомнения в истинности официальной версии истории Холокоста и других нацистских преступлений усомнившемуся грозит тюремный срок. Казалось бы, дискутируйте со сторонниками таких взглядов, бейте их исторической фактурой. «Нет, тюрьма сажай!» – говорят либеральные борцы за свободу слова.

А вот наша “последняя диктатура” за ревизионистские взгляды, как впрочем, и за любые другие взгляды никого не наказывает. Иной раз послушаешь, какую пургу несут некоторые ностальгирующие по «нацыянальным адраджэньню ў гэнэралькамісарыяце Вайсрутэнія», и грешным делом подумаешь: «а может зря их не сажают?» Но с другой стороны испытываешь гордость, что живёшь в свободной стране: у нас за “мыслепреступления” не карают. Не то, что в какой-нибудь Европе.

Российский лётчик Константин Ярошенко, захваченный американцами на территории очень независимого государства, в самом названии которого отражена преданность идеалам свободы – Либерия – отправлен на 20 лет топтать американскую зону. Ярошенко жаловался российскому послу в США на пытки, избиения, неоказание медицинской помощи. За годы, проведённые в комфортабельной американской тюрьме, он полностью лишился зубов – то ли от отсутствия в тамошней цитадели правосудия такой излишней роскоши, как услуги дантиста, то ли ему там их просто выбили. Заинтересовался ли этим кто-нибудь из наших либеральных правозащитников? Нет, они переживали, какие тоталитарные в России штрафы для иностранных агентов.

Кстати, о птичках. То бишь об этих пресловутых агентах. Только за то, что Маша Бутина в США имела неосторожность пообщаться с некоторыми американскими политиками, не зарегистрировавшись предварительно в качестве «иностранного агента», она уехала на зону на полтора года. Не оштрафована, как это практикуется в России, а посажена в тюрьму, где её кормили просроченными продуктами.

В американский суд 19-летняя девушка была доставлена в ножных кандалах. Они так натёрли ей ноги, что из под кандалов текла кровь. На просьбу Маши дать ей платок или какую-нибудь тряпку, чтобы вытереть кровь, самый гуманный в мире суд ответил отказом!

Вот такая дичь творится в ХХI веке в стране, мнящей себя светочем демократии и образцом для всего мира! У нас даже во времена сталинизма никто не додумался “врагов народа” привозить в суд в кандалах. А в свободной Америке это норма жизни.

Так что не там вы, господа либералы, тоталитаризм ищете. Поищите у себя под одеялом.