В мои молодые годы на Долгиновском тракте в сторону Вилейки ещё стояли огромные старые берёзы, посаженные по пути следования императрицы Екатерины II из Вильно в Петербург.

Старики рассказывали, что в царские времена за каждым деревом был закреплён двор, который был обязан досматривать его, а в случае гибели — высаживать новое.

Вдоль дороги ближе к полю росла полоса молодых ёлочек, и мы, школьники старших классов, любили прогуливаться с девицами по этому зелёному коридору, напрашиваясь на робкий поцелуй.

Много лет утекло с тех пор. Берёз уже не осталось, и нет того ощущения старины, которое чувствовалось тогда, в лучшее время нашей жизни.

Об императрице Екатерине Великой написано очень много. Особенно смакуются её романы с русскими красавцами и её безутешным воздыхателем — польским королём Станиславом Понятовским, которого сами поляки представляют не тем, кем он был на самом деле.

Мало того, с лёгкой руки его соотечественника, историка Казимира Валишевского, на Западе были распространены враки о том, что эта любвеобильная женщина упражнялась не только с мужчинами.

Все на Западе понимали, что это полная ерунда, но передавали сплетню из уст в уста, смакуя выдуманные подробности.

Понятна и причина домыслов.

У виновников собственных бед поляков обида за разделы Польши переливала через край, хотя о каком-то закабалении не могло быть и речи, так как все, кроме мизерного количества самых ретивых шляхтичей средней руки, остались при своих интересах, включая имущество.

Для белорусов же такое развитие событий означало возвращение на круги своя, так как шляхта так и не заполучила право творит здесь беспедел, устроенный на украинских землях при польском владычестве.

В этом и состоит одна из важнейших геополитических миссий, реализованных императрицей — вернуть восточным славянам их православную веру и жизненные ценности.

Екатерину часто сравнивают с Петром І, хотя эти сопоставления не совсем корректны и даже неуместны.
 

Если русский царь Пётр был своеобразным “внутренним эмигрантом” и поборником западной социальной организации, то немка Екатерина глубоко прониклась и душой восприняла моральные приоритеты русской жизни.

Она поняла специфичную роль русского народа в европейской истории и сумела поставить дело так, что даже переехавшие в Россию иностранные специалисты в подавляющем большинстве своём становились её искренними патриотами.

Именно екатерининский перод заложил основы могущества Российской Империи не только в военном, но и в интеллектуальном отношении. Недаром время её правления называют Просвещённым.

Немного заглянув в будущее, следует выделить три момента:
 
Женщины у власти — не первый случай в Российской истории, но иностранка такого мыслительного масштаба и преданности всему русскому — уникальное явление, которому вряд ли суждено повториться.

Именно ей принадлежат слова, которые объясняют многое:
 
Попробуем же отыскать побудительные мотивы такой убеждённости, бегло пролистав страницы биографии и периода царствования Екатерины Великой.

Родной город будущей русской императрицы — Штеттин (с 1945 года — польский город Щецин), бывший тогда столицей Померании.

В штеттинском замке 21 апреля (2 мая по новому стилю) 1729 года родилась девочка, названная Софией Фредерикой Августой Ангальт-Цербстской.

Мать её, Иоганна Елизавета, принцесса Гольштейн-Готторпская, приходилась двоюродной тётей Петру III, а отец, принц Ангальт-Цербстский Кристиан Август, занимал должность губернатора Штеттина.

Одним словом, родители были родовитыми, но не по-королевски богатыми людьми.
 

Домашнее образование Фредерики было типичным для дворян. Девочка изучала, кроме родного, ведущие европейские языки — английский, французский, итальянский, а также географию, богословие. Обучалась музыке и танцам.

Любознательность дополнялась подвижными играми с мальчишками на улицах родного города, чему родители так и не сумели воспрепятствовать.

С будущим мужем, престолонаследником Петром Фёдоровичем, приходившимся ей троюродным братом, Фредерика впервые познакомилась в десятилетнем возрасте во время его пребывания в замке Эйтин.

По приглашению русской императрицы Елизаветы, подыскивавшей пару своему наследнику Петруше, Фредерика в возрасте 15 лет вместе с матерью отправляется в дальнее путешествие в Россию под чужой фамилией.

К её удивлению Петруша без особого восторга встретил достаточно привлекательную девушку, больше внимания уделяя плац-парадам и муштре военных по прусскому образцу.

Столкнувшись с подобным отношением, Фредерика не пала духом и приступила к активному изучению русского языка, традиций, истории и религии новой родины под руководством отменных учителей — Василия Ададурова, преподававшего русский язык, и Симона Тодорского, занимавшегося с принцессой уроками православия.
 

Летом состоялось крещение Фредерики по православному обряду, и она на русский манер была наречена Екатериной Алексеевной.

Замужеству Екатерины еле не помешали интриги матери, с помощью которой прусский король Фридрих II пытался сместить многоопытного канцлера Бестужева и усилить влияние на внешнюю политику Российской Империи.

Будущая императрица смогла отвести от себя подозрения и 1 сентября 1745 года супружеская пара была обвенчана.



Муж, постоянно восхищавшийся Фридрихом II, по-прежнему днями пропадал на плацах, почти не уделяя внимания жене, потому её время было отдано литературе, искусству и наукам, а также изучению трудов Вольтера, Монтескье и других просветителей.

Молодая девушка, конечно же, затворнический образ жизни не вела, участвуя в выездах на охоту и веселясь на балах и маскарадах, где её заприметили молодые офицеры и иностранные дипломаты.

Так случилось, что первые две попытки родить от Петра оказались безуспешными, а вот от своего первого фаворита, русского посланника в Гамбурге, Париже и Дрездене Сергея Салтыкова она понесла.
 

Вскоре у неё родился сын Павел, который по приказу Елизаветы был сразу отлучён от матери и воспитывался отдельно.

Салтыкова же после рождения ребёнка, как и следовало ожидать, выслали из столицы. Однако муж окончательно отвернулся от Екатерины.

В это время английский посол Уильямс решил воспользоваться ситуацией и, пытаясь втереться в доверие к будущей императрице, подсунул ей своего помощника, польского красавца графа Станислава Понятовского, которого по прошествии времени она сделала королём Польши.



Судя по всему, от Понятовского была рождена дочь Анна, поскольку Пётр категорически не признал отцовство.

Прежде, чем перейти к участию Екатерины в борьбе за власть, уместно ответить на два вопроса:

Почему она, немка, не пошла в ракурсе прусской и в целом западной политики?

Интересен и второй вопрос: почему русские офицеры и должностные лица, вступившие с ней в сговор и отношения, поверили в искренность её намерений и не допускали даже мыслей о коварном умысле иностранки, как это было в начале ХХ века с женой императора Николая ІІ?

Ответы вытекают из того, как строила свою жизнь Екатерина Великая в России.

Насмотревшись на прусские порядки с типичной для них ограниченностью женского бытия и возможностей, деятельная Екатерина хотела реализовать себя в непохожем европейском государстве, каковым она признала огромную Россию, населённую непривычным для Европы народом, считающим главной ценностью жизни не в наживу, а в человеческую справедливость.
 

Высокопоставленные же лица и военные всех рангов, которые приняли её сторону, были абсолютно уверены в искренности намерений Екатерины. Они поверили в направленность её действий во благо России.

Мужчины, с которыми ей довелось иметь амурные отношения, искренне любили её и никогда не предавали, хотя многим из них она принесла душевную боль и огорчения.

Они отдавали себе отчёт, что имеют дело с человеком гораздо большего, чем сугубо женский, потенциала, потому и винили себя, а не её в тех проблемах, которые возникали.

По этим причинам надежды английской и прусской стороны оседлать русскую корону не сбылись.

Поиграв с Уильямсом и решив нужные ей вопросы, включая финансовые, не выдав императрице Елизавете свои замыслы в альянсе с канцлером Бестужевым и главнокомандующим Апраксиным, она предприняла неожиданный ход — сделала ставку на недовольную мужем гвардию и молодых офицеров братьев Орловых и этим проложила путь к успеху.



5 января 1761 года императрица Елизавета скончалась, и на престол вступил законный наследник Петр III, сразу же отославший супругу в дальний конец Зимнего дворца и заменивший её на любовницу Елизавету Воронцову.

Думается, переворот бы случился и раньше, не будь Екатерина беременной от Григория Орлова, с которым её отношения начались с 1760 года.

Чтобы отвлечь постороннее внимание от криков роженицы, один из преданных слуг Екатерины 22 апреля 1762 года поджёг свой дом и любящий поглазеть на подобные зрелища Петр III уехал на пожар. Это позволило ей без опасений родить сына Алексея.
 

Следует заметить, что Пётр III своими действиями с самого начала своего царствования вызвал у правящих элит и военных крайнее недовольство.

Союз с Пруссией, которая была побеждена в Семилетней войне, обострение отношений с Данией, секуляризация церковных земель и планы по изменению религиозных обрядов — вот неполный перечень его непопулярных нововведений.

Екатерина отчётливо понимала всю пагубность сложившейся ситуации, подрывающей авторитет монархии, и спешно принялась за подготовку переворота.

Утром 9 июля 1762 года она, переодевшись в военную форму, в сопровождении братьев Орловых прибыла из Петергофа в Петербург и, пользуясь отсутствием мужа, приняла присягу сначала гвардейских частей, а затем и других полков.

Перепуганный Пётр, ощущая всеобщее безразличие к своей персоне, сначала послал ей предложение о переговорах, а следом и отречение от престола.
 

Находясь под арестом в Ропше, он рассчитывал на то, что будет выслан в Пруссию, однако скоропостижная смерть при не выясненных до конца обстоятельствах сняла все проблемы.

Само собой разумеется, что обеспокоенные, но заинтересованные в отношениях с Россией страны должны были получить от вступившей на престол императрицы внятное объяснение происшедшему, потому Екатерина издала манифест, обвиняющий Петра III в попытках изменения традиционной для русских религии и заключения мира с Пруссией.

С первых дней правления Екатерина во внешней политике заняла линию на ослабление католического влияния в восточной Европе. Вполне естественно, что самой большой проблемой стала Польша.

Здесь она с одной стороны нашла взаимопонимание с прусским королём Фридрихом II, а с другой начала лоббировать интересы польских некатолических кругов, уговаривая польского короля Августа III уровнять католиков с православными и протестантами.

Условия для этого созрели после смерти короля в 1763 году.
 
Однако не следует всё приписывать успеху русской дипломатии. Просто депутаты Сейма пришли к пониманию, что в сложившейся обстановке нужно соглашаться с компромиссной фигурой, так как Понятовский не имел прямых наследников.

26 августа 1863 года сейм дожали, и Станислав Понятовский был избран польским королём. Однако с ним не всё было так просто.

Умный и образованный человек, фактический отец польского Просвещения, он прекрасно знал психологию соотечественников и настроения шляхты.

Понятовский делал всё возможное, чтобы не привести к конфликту предоставлением равных прав польским иноверцам, то есть не только полякам-католикам, а всем, кто живёт на территории Речи Посполитой.

Ему, хорошо знавшему Россию, был известен особенный профиль поляка-собственника, когда при малейшей угрозе устоям страны его нутро охватывают патриотические чувства, которые под внешней упаковкой любви к «Ойчызне», на самом деле означают безграничную любовь к самому себе вместе со своими «мамусями», «татусями», «цурками» и прочей роднёй.

Именно в этом отличие эгоистичного польского патриотизма, к примеру, от немецкого, пронизанного коллективным осознанием исключительности всей породы.

Уверенность в своей правоте вперемешку с трепетным отношением к своей прежней возлюбленной видна из следующих строк Понятовского, адресованных польскому послу в Петербурге Ржевускому:
Знавший ситуацию в Польше, посол Репнин вполне разделял обеспокоенность Понятовского, но не вникавшая в польскую специфику гражданского мышления Екатерина была другого мнения. Её не только удивляло, но и возмущало, почему демократические перемены, связанные с предоставлением равных прав иноверцам, могут выставить польского короля изменником перед всем народом.
Разными способами, но российскому послу Репнину всё же удалось провести линию императрицы, и 9 февраля 1768 года Сейм согласился со свободой вероисповедания для диссидентов и политической уравниловкой их с католической шляхтой.
 

Но Польша потому и Польша, что, ратуя за демократию, страна тут же прощается с ней, если речь заходит об инородцах, православии или русских.

Долго ждать не пришлось. С лёгкой руки адвоката Пулавского по всей Польше начали создаваться конфедерации против диссидентов.

Ответом православных стал гайдамацкий бунт 1768 года, в котором приняли участие запорожцы во главе с Железняком и крепостные крестьяне под предводительством сотника Гонты.

Надо же было так случится, что ситуация привела к гораздо большему конфликту.

Один из гайдамацких отрядов набрался наглости и, переправившись через пограничную речку, разграбил татарское местечко Галту. В ответ Стамбул немедленно придвинул к границам с Россией 20-тысячный турецкий корпус, русский посол Обрезков был арестован, дипломатические отношения разорваны — началась русско-турецкая война.

Однако всем на диво этот поворот событий только раззадорил Екатерину.
Воодушевление императрицы конечно же передалось знати, офицерскому корпусу и всей армии.

Военным Советом было принято решение вести не оборонительную, а наступательную войну с турками, старясь использовать угнетаемых христиан. Особенно — греков.

Уловив момент, Григорий Орлов предложил отправить экспедицию в Средиземное море с тем, чтобы способствовать греческому восстанию. Это предложение сразу же нашло одобрение императрицы, которая энергично приступила к его осуществлению.

Весной 1769 года армия генерала Голицына перешла через Днепр и взяла Хотин. Однако Екатерина была недовольна его медлительностью и передала верховное командование Румянцеву, который вскоре овладел Молдавией и Валахией, а также побережьем Азовского моря, включая стратегически важные города Азов и Таганрог.

Тут же поступило повеление Екатерины укреплять эти города и начинать строить флотилии.

Всех военных удивляла её работоспособность и глубокое проникновение в военные вопросы вплоть до самоличного составления планов и инструкций.

В июле 1769 года из Кронштадта отплыла эскадра под командой адмирала Спиридова.

И хотя из 15 больших и малых судов до Средиземного моря добрались лишь 8, напросившийся «порулить» боевыми действиями Алексей Орлов, соединившись с эскадрой Эльфингстона, погнался за турецким флотом, дал бой, а 26 июня 1770 года в лунную ночь пустил брандеры и спалил скученные суда противника в Чесменской бухте.



Сухопутным войскам Румянцева, вдохновлённым письмами императрицы, так же сопутствовал успех.

В июле 1770 года Румянцев дважды разбил многократно превосходящие русских турецкие армии на Ларге и Кагуле, взял важную крепость на Днестре — Бендеры.

В 1771 году генерал Долгоруков прорвался через Перекоп в Крым и захватил крепости Кафу, Керчь и Еникале, в результате чего хан Сагиб-Гирей поспешил заключить мир с русскими. На этом военная фаза уступила место длительным переговорам.

Военные успехи России не могли не возбудить зависть и опасения Австрии и Пруссии.

В Австрии истерика довела до разговоров о возможном начале боевых действий против России.

В свою очередь Фридрих усиленно внушал русской императрице, что желание России присоединить к себе Крым и Молдавию может привести к новой европейской войне.

В качестве компенсации хитрец предложил оттяпать кусок Польши, так как она стала первопричиной столкновения с Турцией.

Для успокоения Австрии ей также должен быть отрезан кусок соседнего государства. Поживиться был не прочь и сам Фридрих, мотивируя это вознаграждением за субсидии и другие затраты, которые понес он во время войны.
 

Из всего этого следует, что инициатором раздела Польши была не Россия, а Пруссия.

В Петербурге мысль о разделе Польши показалась здравой.

25 июля 1772 года последовало соглашение трех держав-дольщиц, по которому Австрия получала всю Галицию, Пруссия — западную Пруссию, а Россия — белорусские земли.

Сняв за счет Польши напряжённость с европейскими соседями, Екатерина в начале 1772 года приступила к переговорам с турками, вести которые уполномочила Григория Орлова и прежнего русского посла в Стамбуле Обрезкова.

Вспыльчивый Орлов был неважным переговорщиком, однако вскоре всем стало ясно, что сопутствующее неудачным переговорам его удаление связано с тем, что он изрядно поднадоел своим распутством и выходками императрице, улаживать которые ей приходилось самой.

Никто не удивился, что вскоре в её окружении появился молодой конногвардейский корнет Васильчиков, которого после переезда императрицы из Царского Села в Петергоф пожаловали в камер-юнкеры.

Узнав о происшедших переменах, Орлов бросил переговоры с турками и стрелой полетел в столицу, но в ста верстах от Петербурга его встретили посыльные с повелением императрицы отправиться в свои имения и не выезжать оттуда до истечения карантина (он ехал с территории, где свирепствовала чума).

Следующие два года выдались весьма беспокойными, так как поляки продолжали сопротивляться, а турки не желали заключать мир из-за потери Крыма. К тому же, вполне не кстати начался пугачёвский бунт. Не клеились дела и на личном фронте.

И тут из тени выходит ещё один давний воздыхатель Екатерины Григорий Потемкин, которого она знала около 12 лет и способствовала продвижению по службе.



В 1773 году императрица направила ему письмо в действующую армию, в котором явно прослеживается не столько любовная составляющая, сколько потребность иметь около себя опытного в военных вопросах человека:  

---

---