То есть приоритет отдаётся равенству доступа каждого к основным средствам жизнеобеспечения – природным ресурсам (земле) – перед правами личности на самовыражение (культуре).

Интересно, что в древнерусских документах слово «жизнь» имеет не только значение биологического процесса, но и обозначает основные средства жизнеобеспечения: природные ресурсы, средства производства, прежде всего землю. Эта «жизнь» являлась «вотчиной» – общей собственностью человеческого коллектива, получившего её от предков-«отцов». Жизнь-вотчина не могла превращаться в товар.

В крестьянском миропонимании эти два фундаментальных и неотъемлемых права получили название «земля и воля». Именно так, как известно, называлась первая организация русских народников – движения, пытавшегося выразить социальные и политические интересы крестьянства.

Вокруг этих двух фундаментальных прав и их гармонизации и происходило становление крестьянского общества-семьи. Или иными словами специфическая этическая ориентированность вызывает к жизни определённый тип социальности, главной целью которого является обеспечение каждому его члену права на жизнь и возможность личностного развития.

Под правом на жизнь может иметься в виду целый веер опций, в зависимости от степени развития общества: от гарантии от голодной смерти до гарантий определённого социально приемлемого уровня жизни, включая не только физические блага, но и блага духовные – доступ к культуре, медицине, образованию. Физическим выражением этих гарантий, даваемых обществом своим членам, является общественная собственность на основные средства производства, и шире, средства жизнеобеспечения. То есть то, что в политэкономии называется ресурсами и капиталом – созданное природой и предками, а нашими предками называлось просто «жизнью». Именно потому, что крестьянское общество каждому своему члену гарантирует право на жизнь, причём жизнь социально приемлемую, средства жизнеобеспечения не могут приватизироваться, становиться объектом рыночных сделок купли-продажи, они должны оставаться в собственности всего общества.

Таким образом, обеспечение права на жизнь является для патриархального общества-семьи приоритетной задачей. Каждый человек с рождения имеет право на некий социально приемлемый минимум благ, на свой кусок общественного “пирога”. Всё, что сверх этого минимума, человек может получить своими индивидуальными усилиями. То есть, если право на жизнь гарантируется обществом, то личных прав человек добивается, прежде всего, сам. Права индивида, как личности тоже имеют своё материальное выражение: помимо куска общего “пирога”, всё, что создано личным усилием, является собственностью индивида.

Чёткое различие между общественной и личной собственностью – одна из сущностных характеристик традиционного общества. Земля находилась в собственности крестьянской общины, она распределялась между крестьянскими домохозяйствами. Но весь продукт, выращенный трудом домохозяйства, оставался в полной его собственности. Право на собственность вытекает здесь из труда, или иначе говоря, без труда нет личной собственности.

Товарный обмен в таком обществе ограничен, оно сводится к обмену продуктами личного труда. Ресурсы, труд и деньги товарами не являются и объектам рыночного обмена являться не могут.

В сознании современного городского человека присутствуют стереотипные мифологизированные представления о крестьянском обществе, как царстве «уравниловки» и “подавления свободы личности». Эти мифы имеют мало общего с реальностью. В крестьянском социуме нет полного равенства.

Как и в обычной семье, где есть не только горизонтальные «братские» связи, но и вертикальные иерархические родители/дети, старшие/младшие, так и любое общество семейного типа структурировано и горизонтально и вертикально. Равенство касается, прежде всего, права на жизнь: каждый человек с рождения имеет равное право на доступ к природным ресурсам и к результатам труда прошлых поколений. Во всём что касается прав личности, равенство присутствует на разве что на самом элементарном уровне: каждый имеет право быть выслушанным, озвучить свою позицию. Но вес голоса каждого в решении общих дел неодинаков, так же, как в делах семьи голос детей не приравнивается к голосу родителей. Преимущество в волеизъявлении имеет тот, чей личный вклад в систему жизнеобеспечения социума, в общественный капитал, значительнее. Этот вклад определяется размерами личной собственности – материальным выражением того, чего человек добился своим личным усилием. Хотя объектом собственности может быть не только физический продукт, но и интеллектуальный. Тогда как в гражданском обществе дела обстоят равным образом наоборот: в политических и личностных правах провозглашается уравниловка «один человек – один голос», а права на жизнь вообще не предполагается.

«Человек, пришедший в уже занятый мир, если родители не в состоянии прокормить его или если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на Земле. На великом жизненном пиру для него нет места. Природа повелевает ему удалиться и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».

(Томас Мальтус. Опыт о законе народонаселения)

Хотя и права личности в гражданском обществе по сути лишь предмет договора. Договор же основывается либо на доверии либо на взаимном страхе. В патриархальном обществе основа для доверия – сам “семейный” тёплый характер взаимоотношений, которые либеральные идеологи иронично называют «тёплое общество лицом к лицу». С их точки зрения такие взаимоотношения угнетают личность, как бы стирают её: «лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи». Но с другой стороны на большом расстоянии лиц тем более не разглядишь, и вместо личностей легко увидеть лишь винтики какого-то огромного механизма. Такой холодный отстранённый взгляд гораздо более мешает разглядеть в другом человеке личность, чем тёплый взгляд сблизи “лицом к лицу”. При отчуждённых взаимоотношениях теряется основа для доверия, значит, в качестве основы для общественного договора остаётся либо взаимный страх, либо выгода, что долговременной гарантией прав личности быть не может. 

Эти права могут быть обеспечены лишь в том случае, если взаимодействие разных индивидуальных «воль» не будет принимать форму неограниченной борьбы эгоизмов, то есть на свободу волеизъявления будут наложены некоторые ограничения. Значит взаимоотношения в таком обществе не являются абсолютно свободными и абсолютно «горизонтальными», договорными. Обязательно присутствует и социальная «вертикаль», иерархия, отношения принуждения – то, что и составляет феномен власти.

Власть может быть непрофессиональной, распыленной по всему обществу – это соответствует догосударственным обществам: от малой семьи до родо-патриархальных структур, племени, клана, мафии. В патерналистском государстве-семье власть осуществляет на постоянной профессиональной основе особый политический класс управленцев. Но для всех этих властных структур – от семьи и клана до государства – общим является то, что власть защищает благо общества, как целого, ограничивает свободу волеизъявления, в том числе и свободную игру рыночных сил, свободу перераспределения жизненно важных ресурсов и средств производства – того, что наши предки называли «жизнь». В патриархальном обществе – с помощью государства или без него – власть обеспечивает и защищает равный доступ всех членов общества к «жизни» – к природным ресурсам и к результатам труда прошлых поколений. Такая патерналистская власть не может приватизироваться, защищать частные интересы.

Витальность и персонализм крестьянского мировосприятия распространяются не только на человеческое общество, но и на весь окружающий мир. В принципе Крестьянин склонен к тому, чтобы всё вокруг воспринимать по аналогии семьёй. Всё рисуется ему в тёпло-семейных образах и тонах. Природа это «Мать», Космос – «Храм» или «Дом», населяющие его многообразные формы жизни – наши «братья меньшие». Хотя возможно правильнее будет говорить здесь не об аналогии, а о метафоре, так как крестьянскому сознанию более близок мифо-поэтический способ восприятия окружающей действительности, оперирующий метафорами и образами.

Этот взгляд исключает потребительское отношение к миру. Наличие множества «воль» внутри мира, как одной большой «семьи», предполагает их согласование, а значит сотрудничество с природой, а не господство над ней. Человек оказывается, выражаясь словами Мартина Хайдеггера, «пастухом Бытия», а не его господином. А это предполагает скорее совместное творчество Человека и Природы. Человек оказывается более Творцом, чем потребителем.

Если говорить об экономическом базисе, на котором могло вырасти такое «крестьянское» мировосприятие, то можно выделить два его аспекта:

1. Практически всю свою историю абсолютное большинство человечества существовало при крайней ограниченности жизненных ресурсов. Хозяйственную деятельность в условиях узости ресурсной базы можно назвать экономикой скудости. Ведение такого хозяйства основывалось на очевидном для всех ясном понимании, что неравномерное распределение скудных ресурсов может означать для обделённой ими части общества смерть в буквальном биологическом смысле. Что в недолгой перспективе ведёт к ослаблению и даже смерти всего общества.

Положение начинало меняться в случае расширения ресурсной базы. Это могло происходить после удачного военного похода, когда удавалось покорить соседей и получить доступ к эксплуатации их ресурсов. Или в случае технологического скачка, позволяющего выжимать из наличной ресурсной базы большее количество полезных эффектов. Это увеличивало уровень потребления, отодвигало опасность голодной смерти. Вот здесь и появлялась возможность отойти от принципа равномерного распределения ресурсов, покончить с «уравниловкой» и обделить ближнего при дележе общественного «пирога», не ставя его на грань голодной смерти. Эта возможность отнюдь не обязательно реализовывалась, ведь на пути её реализации оказывался весь комплекс этических представлений, сформированный многотысячелетним существованием в условиях экономики скудости. Но соблазн появлялся. И неизбежно появлялись те, кто этому соблазну поддавался.

2. Реальная экономика это тип хозяйствования, базирующийся на работе с физическим веществом и энергией. Но по ходу развития этого типа хозяйствования растёт роль проектной деятельности то есть увеличивается значение работы с виртуальной реальностью. Последняя, в противоположность физической материи, не имеет никаких количественных ограничений – число виртуальных образов неисчерпаемо, и не имеет субьектности, иными словами не имеет собственной «воли» – это идеальный пластилин, с которым воображение может творить всё, что ему угодно. В противоположность «Матери-Природе», с которой имели дело многие поколения, работавшие в реальной экономике, виртуальная реальность мертва и безлична. И работа с ней провоцирует переносить её качества на реальный мир: воспринимать его как неисчерпаемый источник потребительских благ и объект реализации собственных прихотей и фантазий. Опять же это не значит, что все поведутся на эту «провокацию», но интеллектуальный класс, образующийся в процессе технологизации/виртуализации экономики, в массе своей оказывается более склонным к смешению реала и виртуала, чем занятые переработкой физического вещества.

Значит можно предположить, что базисные изменения, делающие неблагоприятными условия для воспроизведения культурно-исторического типа Крестьянина – это технологизация/интеллектуализация/виртуализация экономики и тесно связанный с этим рост уровня и качества жизни. А поскольку интеллектуальный труд часто является и высокооплачиваемым, то неудивительно, что антикрестьянские революции, как правило, опирались и опираются на интеллектуальные сословия.