“Колхоз” и “средний класс”: друзья или враги?

В качестве примера содержательно-дискурсивного полюса протестного сознания и того, насколько он совпадает с его эмоциональным полюсом, возьмём фейсбучный пост известного деятеля агроэкотуристического и ресторанного бизнеса Александра Белого, активно ангажировавшегося в протесты, как и многие его коллеги.

Отвлекаясь от специфической афористичной манеры, намеренных ошибок и пародирования стилевых особенностей разговорной речи сельского населения, отметим сущностные моменты, характеризующие коллективные представления протестной массы о себе самой и о тех, в ком она видит своего противника:

1. Речь идёт не о простом конфликте политических оппонентов, решаемом в ходе легитимного политического процесса. Оппоненту приписана роль врага, под оккупацией которого протестная масса якобы находится. Отсюда напрашивается вывод, что конфликт может быть разрешён только в ходе военных действий. Это, по сути, декларация гражданской войны.

2. Противник, «враг-окуппант» обозначен именно, как крестьяне – «этнавясковыя людцы». Что ещё раз подтверждает истинность изначальной интуиции, положенной в основу этого текста: противники современной белорусской системы тоже видят её социально-культурное ядро, как крестьянское. А. Белый – доктор исторических наук: он понимает, о чём говорит, и не будет бросаться такими ярлыками просто ради красного словца.

3. Основной социальный конфликт белорусского общества обозначен, как стремление отсталой и архаичной, «этнодеревенской» части общества подчинить и эксплуатировать «город мастеров” – тех, кто владеет современным экономико-социальным знанием и технологиями, и контрстремление этой прогрессивной части общества освободиться от гнёта архаики.

Интересна здесь отсылка к советскому белорусскому фильму-сказке «Город мастеров». Несмотря на сказочный антураж, фильм воспроизводит определённую реальную историческую канву. Это так называемые «коммунальные революции» в Западной Европе. Почти синхронно с ними там происходила серия крестьянских восстаний и войн, которая тоже потенциально могла вылиться в революцию.

В фильме этот момент опущен. Там конфликт сведён события к борьбе горожан за свою свободу от феодального гнёта, воплощённого в герцоге де Маликорне. Реальность же средневековой Европы никак нельзя представить без конфликта феодалов и крестьян, стремящихся к освобождению от крепостничества.

Горожане же не были и не могли являться полностью автономной социальной силой, так как базис городского общества – рыночная экономика – не может существовать самостоятельно, без опоры на натуральное хозяйство деревни. И, как по отношению к последнему рынок может находиться в двух позициях: либо дополняющего экономического сегмента, либо паразитирующего на натуральном хозяйстве, так и средневековый западноевропейский город в конфликте феодалов и крестьян мог поддержать либо первых, либо вторых, но остаться в стороне у него не было возможности.

В случае социально-политической смычки горожан с крестьянами никакой злобный герцог де Маликорн им был бы не страшен. В этом прообразе ленинского союза рабочих и крестьян один из союзников давал бы критический перевес над противниками-феодалами в человеческой массе, а другой вооружал бы эту массу современными технологиями. А Европа получила бы шанс пойти по совершенно другой линии исторического развития с небуржуазным вариантом урбанизации и модернизации.

Но исторический бэкграунд европейского города оставлял немного шансов для такого пути. Городской класс там складывался в тесной связи с классом феодальным. Герцоги и бароны обменивали свою феодальную ренту на городскую продукцию по такой низкой цене, что, по сути, они делились рентой с городом. То есть Город мастеров оказывался для своей сельской округи таким же феодальным сеньором-эксплуататором, как и герцог де Маликорн.

Но для такой роли собственных сил у города было мало. Этой силой и являлись профессиональные дружины феодальной аристократии. Город и феодальный сеньор в Европе с самых своих истоков находились в своеобразном симбиозе. Периодические конфликты между ними возникали лишь по поводу того, кто в этом дуэте будет первой скрипкой. Горожанам хотелось бы низвести аристократию до положения чего-то похожего на современные ЧВК, охраняющие владения какой-нибудь транснациональной корпорации где-нибудь в Африке. Сеньоров роль «наёмных солдат» на службе города, конечно, не устраивала, и они периодически демонстрировали горожанам силовое превосходство. И, тем не менее, они испытывали взаимную нужду. Сеньоры — в городских технологиях и инновациях для поддержания своего господства, горожане – в военном и управленческом опыте феодалов. И, в конечном счёте, они всегда приходили к компромиссу.

Исторический компромисс герцога де Маликорна и “Города мастеров” мог принимать форму сгона крестьян с земли и обеспечения, таким образом, городских мастеров дёшевой рабсилой. Примерно такую же операцию ЧВК европейской аристократии проводили в захваченных ими заморских колониях. Обратного же варианта, чтобы аристократы вместе с крестьянами подчинили горожан, европейская история не знает.

Как видим, реальное положение дел далеко от фантастической картины в головах современного белорусского среднего класса, которому мерещится, что он захвачен в плен «силовиками» и «колхозниками». Хотя в нашей ситуации даже и этот европейский исторический паттерн воспроизводиться не может. Города на Руси, и шире, на всех периферийных по отношению к Европе территориях, складывались по-другому. Они исторически играли роль транспортных хабов по передаче ресурсов в Европу в обмен на европейскую продукцию высокого передела. То есть наши города были городами купцов, а не мастеров. Через их посредство изделия европейских мастеров попадали к польско-литовским панам и русским барам. Свои собственные мастера в этой схеме были лишними, в них не было нужды.

Эту колониальную схему поломала советская власть. Именно советская индустриализация и создала по сути впервые в отечественной истории наш собственный «Город мастеров». И только в рамках советской «семейной экономики» могли появиться массовые городские средние слои, являвшиеся как производителями, так и потребителями.

Сегодня они существуют только пока теперешняя белорусская экономика сохраняет черты советской, то есть пока она обеспечивает массовое производство, рассчитанное на массового отечественного потребителя. Избавившись от бремени социальных обязательств в отношении остатков “совка” – “неэффективных” предприятий, “подневольных” бюджетников – как это мечтается нашему “креативному классу”, он не только лишится потребителя своих услуг. Воспроизводство интеллектуального класса через систему образования просто прекратится, так как эта система у нас тоже “совковая”, держащаяся на социальных обязательствах.

Воспроизвести же западную схему в наших условиях не получится. Там аристократия и городской “креативный класс” были и остаются заинтересованы друг в друге. А выросшая на всем постсоветском пространстве “офшорная аристократия” в собственном “креативном классе” не нуждается, к ее услугам интеллектуальный продукт, производимый на Западе. Да и весьма затратный это процесс – выращивание собственного высококвалифицированного трудового ресурса. Так что наши богатеи не станут финансировать не только университеты, но даже и на ПТУ не раскошелятся.

То есть “Город мастеров” в наших условиях без “Колхоза” просто не может существовать. Чаемое городскими интеллектуалами избавление от “Колхоза” в реальности обернётся уничтожением Города, как центра современной высокоинтеллектуализированной экономики. Западу он в этой роли не нужен, у него есть собственные “мастера”, о которых он и печётся. И вернётся всё на круги своя, когда основная  масса населения, как и раньше, будет либо заниматься добычей ресурсов для Запада, либо элементарным биологическим выживанием, а города опять станут караван-сараями на торговых путях. Никаких массовых высокооплачиваемых средних слоёв в этом раскладе не предусмотрено.

Теперешние наши «креаклы» существуют только на советской инерции. Бунтуя против остатков «совка», они пилят сук, на котором сидят. Драматичность ситуации в том, что этого не видят и не понимают даже доктора исторических наук типа вышецитированного Александра Белого, которым, как говорится, сам бог велел иметь системное видение миропорядка и ясное понимание места в нём своего социального слоя и своей страны. Какого же понимания тогда можно ожидать от рядовых участников протестов?!

Ассоциируя себя с западными “миддлами”, они по инерции воспроизводят и все установки их сознания, в том числе и традиционную для европейских бюргеров сословную спесь и презрение к крестьянству. Но на Западе такое отношение имело социально-экономический базис: для средневекового европейского “вольного города” его сельская округа была тем, чем позже стали негры, индусы и папуасы для западных колониальных империй. Как писал французский историк Фернан Бродель:

«города существовали под знаком не знавшей себе равных свободы; они развивались как автономные миры и по-своему… Города господствовали над своими деревнями, составлявшими для них подлинные колониальные миры задолго до появления самого термина и подвергавшимися соответствующему обращению».

Наш же “средний класс” по своей экономической природе совершенно иной: он возник внутри советского народного хозяйства, то есть общегосударственной “семейной экономики”, как её органическая часть и в кооперации с другими её частями. Между ними нет отношений эксплуатации, а значит, и нет объективной основы для взаимной ненависти.

А когда представители нашего среднего класса говорят о своей «ненависти к крепостническо-колхозному менталитету», это означает лишь то, что они сами в глубине души мечтают стать крепостниками, ориентируясь на своих кумиров – западных “миддлов”. Ещё не став ими, они уже учатся ненавидеть тех, на ком собираются паразитировать. Другое дело, что у них и нет на это шансов, так как в экономике глобального капитализма средний класс сокращается даже в её центре – на Западе, а на её периферии он обречён пойти под нож.

Утверждение Рустема Вахитова «у нас между городом и селом – цивилизационный раскол, наш урбанизм – западнический» верно только отчасти. Наш урбанизм является западническим лишь ментально, а по социально-экономическому базису он советский. Наши горожане хотят быть буржуа, не имея возможности стать таковыми. Ненавидя советский “колхоз”, они ненавидят самих себя.

Иными словами при сохранении в лице режима Лукашенко политической и экономической гегемонии Советского Человека, гегемонию культурную среди населения крупных городов он утрачивает. Она переходит к конкурентному культурно-историческому типу – назовём его бюргером или мещанином. Электорально-политическая база режима тем самым размывается. Парадокс в том, что для существования бюргера здесь нет экономической основы, а значит, даже если он в какой-то момент и перехватит политическую власть, то удержать её он не сможет. Страна перейдёт под внешнее управление.

И тогда никакой иной перспективы, кроме как стать холопами западных герцогов де маликорнов, у нашего “креативного класса” не будет. Вот донесением до него этой истины и заняться бы нашей пропагандистско-идеологической вертикали. С разрухой в головах горожан и молодёжи нужно что-то делать. За их умы надо бороться. Советский Человек должен вернуть себе культурную гегемонию, вытеснив своего конкурента, прежде всего, из общественного сознания.